Виктор поднялся по узкой лестнице на переходной мостик; свежий ветер с Болвы обдувал его лицо, посвистывал в проводах фонарей освещения.
«Кроме вас самих». Ошибочка. Оговорился Ковальчук, правильно будет «кроме вас самого». Или оговорился, или сказал в духе такого старорежимного чинопочитания – но это вряд ли, чего ему перед Виктором так вдруг заискивать. Конечно, оговорился.
Или проговорился?
Или нас таких тут не один? «Кроме нас самих». Интересно, интересно. «Нас самих» кто-то еще есть. А может, и вообще нас самих понаехало тут? И у всех хотят узнать про директиву «Аттила», а потом распределяют по отраслям?
Сойдя с мостика и прошагав наискосок стоянку перед автостанцией (радиорупор хрипловато отчеканивал римейк фокстрота «Еще одну чашечку кофе», пела, похоже, Тамара Таубе под оркестр Бадхена), Виктор направился в сторону проходных, назло через два парка, мимо заснеженных кустов, где можно было спрятать целую роту киллеров. Подспудное чувство опасности, таившееся в нем все эти дни, прорвало войну эйфории – ему словно хотелось показать всем своим видом: «Ну, кто тут на меня первый? Вот я, видите?» Он лишь сдержал себя, чтобы, переходя улицу, не протаранить мирно следовавшую мимо «Ударника» колымагу, похожую на «эмку», только на высоких больших рубчатых колесах: типа первого в мире комфортабельного внедорожника. И лишь когда он вновь достиг противоположного выхода из парка возле Пушкина на кирпичной пирамиде, он устыдился этого минутного порыва и почувствовал себя Неуловимым Биллом из анекдота, которого, как известно, никто не ловит.
Его записку с некоторыми непринципиальными осмоловскими уточнениями уже перепечатали, и они с шефом остаток времени провели, выверяя текст и исправляя опечатки (текстовые редакторы все-таки великая вещь, подумал Виктор). Потом Осмолов подкинул Виктору еще несколько составленных им документов, и они вместе как-то необычно быстро даже для привыкшего ко всему Виктора кое-что уточнили, подправили и дополнили. Поскольку читатель, наверное, уже замучен разными производственными деталями, то подробности горячего обсуждения, ход мыслей и разные идеи, мелькнувшие у обоих во время этого процесса, были безжалостно оставлены автором за рамками этого повествования. Особенно если читатель сам читает эту книгу в офисе или на какой-нибудь другой работе, то напоминать ему слишком часто про работу, даже пока не пыльную, было бы просто бестактно.
Короче, прокрутим время до того момента, когда Виктор вместе с Осмоловым опять выходят из проходных Профинтерна. Вот они идут вместе до Комсомольской, вот договариваются на вокзале Брянск-1 у ночного поезда, вот Осмолов идет на остановку трамвая на Куйбышева возле районной поликлиники, а Виктор шагает по Комсомольской… нет, он не сворачивает к общаге, а почему-то движется по Комсомольской в сторону почты.
Так, теперь вот с этого места и поподробнее.
…Итак, это был вторник, восемнадцатое февраля одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года по здешнему календарю, шестой час вечера по московскому, и где-то минус два по Цельсию. Надвигались сумерки, закатное небо было затянуто легкой дымкой, и в воздухе кружились редкие снежинки.
Виктор шагал мимо книжного к почте. Легкая морозная свежесть разливалась в воздухе. Жизнь кружилась вокруг него веселыми турбулентными вихрями, звуча в ушах дуэтом саксофона и скрипки. Люди навстречу спешили по своим делам, как казалось Виктору, с сияющими лицами, словно у них был праздник или они все были влюблены. Шагалось легко, и даже пальто середины прошлого века, которое казалось Виктору по сравнению с современными куртками хоть и теплым, но несколько тяжелым, как бы утратило свой вес и не стесняло движений. Гудки машин казались звуками тромбонов, звонки трамваев – колокольчиками, крики детворы, раскатывавшей ледяные дорожки на тротуарах, сплетались в какой-то многоголосый джазовый вокал. Он поймал себя на мысли, что ему просто хочется танцевать.
Кондитерский отдел дежурного гастронома встретил его плакатными призывами пить чай и кофе, а также перечислением несомненных достоинств бабаевского шоколада. Взгляд Виктора упал на витрину с тортами; среди круглых и продолговатых, как полено, произведений кулинарного искусства, украшенных кремом, шоколадной крошкой и желе, он заметил песочный, с рисунком в виде корзины, полной белых и чайных роз. «Вот это то, что надо», – подумал он, пробил чек и поспешил с картонной коробкой на остановку трамвая.
– Здравствуй. Ой, что это? Торт? Спасибо… Проходи…
Зина уже была дома, переодетая в халат; ее волосы, накрученные на бигуди, были влажными, от нее самой веяло свежестью, похоже, она, придя с работы, сразу же приняла душ.
– Слушай, ты меня так закормишь сладким, и я стану толстая и некрасивая.
– Не успеешь. Сегодня вечером я еду в командировку в Москву. У тебя ножницы есть?
– Да, вот, держи… Это ты вечерним поездом?
– В десять.
– А ты успеешь?
– Да. Сейчас шесть, у нас еще два часа.
– Полтора. На всякий случай.
– Пусть полтора. Смотри. – И он жестом фокусника поднял крышку.
– Розы… Ты все-таки сделал… принес цветы зимой? Молодец…
Виктор порывисто прижал ее к своей груди и поцеловал в манящий полуоткрытый рот. Зина сияла.
– Погоди, я сейчас чайник сниму.
– Тебе что из Москвы привезти?
– В каком смысле?
– Ну наверняка там будет время в магазины зайти, хоть в центре, может, в ГУМ или ЦУМ, в Елисеевский… взять что-нибудь.
– Ну что там можно в этой столице купить? – На лице Зины было написано самое неподдельное удивление. – Все, что есть, можно здесь заказать по каталогам или через Посылторг, какие-то копейки сэкономишь… В Москве можно в Третьяковку сходить, в музеи, в театры, правда, на хорошие спектакли или билеты дорогие, или надо заранее брать…
– Надо как-нибудь вместе съездить. Правда, отпуск, наверное, мне только осенью дадут.
– Так в театр летом не обязательно. Тогда лучше съездить в золотую осень. Побродить по Бульварному кольцу, Сокольникам… Ты знаешь, что в Москве сейчас Парк чудес строят?
– Читал. Как построят, туда с детьми можно будет ездить.
– Да… Красивые розы, жалко даже резать.
– Это ж не последние розы. Они вырастут на фабрике-кухне под золотыми руками фей кулинарного дела.
– Ты бы мог тут еще и журналистом работать. Да, ты же никогда Мавзолея Сталина не видел! И Дворца Советов! У вас же их нет. Вот будет время – обязательно сходи.
– Да, в Мавзолее Ленина я был, а вот Сталина… У вас ведь принято говорить, что Сталин жив?
– А как еще можно говорить?
– Ну да, верно… – промолвил Виктор, решив, что слова о смерти Сталина здесь очень строго и беспощадно караются.
– Вообще о Мавзолее Сталина просто невозможно рассказать, как там вот это все… – Зина сделала неопределенный жест руками. – Это надо просто видеть. Ты сам все увидишь и поймешь. Такого ты точно у себя там никогда не встречал.
«Ну понятно, культ личности, – смекнул Виктор, – Сталин и его Мавзолей здесь вещи священные и вызывают религиозные чувства, потому и не описываются».
– А торт просто изумительный, – продолжала Зина, – обязательно как-нибудь сделаю песочное тесто и попробую такой сделать. Только вот из крема так не получится. У них на фабрике мешки с разноцветным кремом, а у меня есть шприц для крема с насадками, но чтобы заменить цвет, это надо каждый раз его мыть и заряжать заново. Ты пей чай, а то потом торопиться будешь…
– Опять какое небо ясное и звезды… Ты поедешь, а они будут светить.
– Ты будешь светить мне вдали, как путеводная звезда.
– Звезда в халате… Я сегодня почему-то так волновалась, словно первый день замужем. Даже вскрикнула.
– А я уж подумал…
– Нет, нет, все было хорошо, это только от чувств… А потом мне хотелось орать от счастья.
– Ну и орала бы.
– Вдруг кто-нибудь уже спит из соседей после смены, а я мешать буду… Ты там осторожнее… береги себя.
– Разумеется. Автомобильное движение и метро – это все знакомо.
– Не об этом… Вообще будь осторожнее. Может что-то неожиданное быть. У меня такое смутное чувство, что мы можем и не увидеться.
– Тоску не наводи. Люди с войны возвращались, а тут… Я обязательно вернусь.
– Вернись. Вернись, слышишь! – Зина вдруг сомкнула руки кольцом у него за головой и зашептала: – Вернись, родненький, Витенька! Вернись! Хоть на час вернись оттуда!..
– Зинуля, ну что ты?.. Я обязательно… Мы обязательно с тобой… Все хорошо будет, все…
– Ну вот и ладно… Теперь иди. Тебе надо идти, ты должен успеть. Мы все должны успеть. Иди, иди…
…Он вышел из «тройки» на сквере Советском и, как ему посоветовала Зина, пересел там же на «пятерку». «Пятерка» от Советской шла немного в обратную сторону, затем сворачивала по Горького вниз, пересекала Калинина и дальше шла по недавно построенному тут ферменному мосту на тот берег Десны, где продолжала путь на месте бывшей однопутки от платформы Брянск-Город, сворачивая мимо станционных путей к вокзалу Брянск-1. Такой необычный маршрут Виктору был неведом: в его бытность к вокзалу просто пустили троллейбус по Калинина, вдоль Арсенала, а ветку потом разобрали за ненадобностью.
