— Через три минуты будет, — откозырял вестовой и вылетел из спальни.
* * *
— Доброе утро, Эдуард Николаевич! — поприветствовал адмирал Щенсновича, поднявшись на мостик. — Вы вообще этой ночью спали?
— Здравия желаю вашему высокопревосходительству! Пару часов сна урвать удалось, но что поделаешь — ночи сейчас короткие.
— Что адмирал Молас?
— Пока не появлялся. Прикажете за ним послать?
— Не стоит. Пусть отдохнёт лишние полчаса. А вас я попрошу запросить эскадру по поводу повреждений, потерь на кораблях, и остатках угля и снарядов.
— Уже сделано, ваше высокопревосходительство…
— Да оставьте вы, Эдуард Николаевич. Попрошу без чинов. Итак?
— Пожалуйста! — Щенснович протянул командующему несколько листов.
— Спасибо!
Так… Угля хватит всем. Ну или почти хватит. Потери убитыми — ранеными представимые — от десятка на 'Цесаревиче' до семи десятков на 'Ретвизане', 'Победе' и 'Петропавловске'. Со снарядами тоже ожидаемо. Осталось приблизительно по двадцать процентов шестидюймовых и по десятку главного калибра на ствол. На 'Цесаревиче' и того хуже — двенадцать в кормовой башне и шесть в баковой. Ну да — броненосец палил вчера практически без помех, странно, что вообще в погребах хоть что‑то осталось…
Отряд Ухтомского шёл параллельным курсом, и можно было без особого труда оценить состояние его броненосцев. 'Севастополь' и 'Полтава' выглядели вполне прилично, а вот то, что 'Петропавловску' вчера пришлось лихо, просто бросалось в глаза. И дифферент на нос весьма ощутимый, и развороченная вторая труба, беззащитно задранные к небу пушки кормовой шестидюймовой башни, 'срубленная' почти под корень грот — мачта… Неудивительно, что потери в людях на нём оказались самыми высокими на эскадре.
— Ваше высокопревосходительство! — влетел на мостик лейтенант Развозов. — Телеграмма с 'Пересвета'.
— Что, — обрадовался Макаров, — жив ещё, курилка!
— Не совсем так, — слегка смутился офицер, протягивая адмиралу бумагу. — Вот.
Тааак! 'Минная пробоина… Сидим на камнях у самого Элиота… Погрузились по клюзы… Возможны атаки японцев… 'Грозовой'…
— Какие новости, Степан Осипович? — поинтересовался Молас только что зашедший на мостик.
— Здравствуйте, Михаил Павлович, — протянул руку командующий своему начальнику штаба. — В этой телеграмме есть две: плохая и хорошая. С какой начать?
— Блин! — подумал про себя Степан. — Это уже вообще из области анекдотов. Докатился…
— Предпочитаю узнать сначала плохую. Исходя из того, что я вижу на плаву практически всю нашу эскадру, новость не самая неприятная.
— Именно. Вы почти угадали со своим 'практически'. 'Пересвет' можно считать погибшим.
— Что значит: 'Можно считать'? — напрягся Молас.
— А вот это и есть хорошая новость: сидит на камнях у Эллиотов с минной пробоиной. Но долго не просидит — первый же свежий ветер, думаю, его и с мели стащит, и утопит.
- 'Аскольд' передаёт: дымы с кормовых румбов, — вмешался голос сигнальщика в беседу адмиралов.
— Думаете — японцы? — тут же спросил командующего Молас.
— Больше некому. Сколько до Чемульпо, Эдуард Николаевич?
— Около двадцати миль, — немедленно отозвался Щенснович.
— Спасибо!
Степан внутренне напрягся — вот он 'Последний и решительный'.
- 'Аскольду' — произвести разведку. В бой не вступать, — начал чеканить слова Макаров. — Эскадре: 'Приготовиться к повороту на шестнадцать румбов влево. Второму броненосному отряду вступить в кильватер Первому'. 'Крейсерам следовать к 'Аскольду'.
* * *
- 'Аскольд', 'Баян', 'Богатырь', — докладывал сигнальщик. — За ними ещё дымы.
— Ясно, — Того даже не тронул бинокль. — Здесь все. Передайте на 'Сума' и 'Акаси': 'Развернуться и следовать в Цинампо'. Остальным перестроиться в кильватер: 'Асахи', 'Адзума', 'Чиода', 'Нийтака', 'Идзуми', 'Яейама'. Генеральный курс прежний.
Русские крейсера благоразумно не стали идти на сближение с последним из оставшихся в строю японских броненосцев — отвернули. Отвернули, открывая дорогу своим 'большим братьям' — шести броненосцам артурской эскадры, которые весьма решительно направлялись в сторону противника.
Того совершенно ясно понимал, что это конец, но оставался шанс превратить полный разгром в 'поражение по очкам'.
— Передать на 'Асахи': 'Держать курс так, чтобы выйти на дистанцию в пятнадцать кабельтовых'.
* * *
— Вы посмотрите только — какой отважный у нас противник, — улыбнулся Макаров, глядя на манёвр Того. — Он просто собирается разыграть из себя Тегетгофа. Но здесь ему не Лисса.
— Не понял, Степан Осипович. Думаете, японцы пойдут на таран?
— А вы считаете, что у Того есть другой выход? К тому же, по заполненности своих погребов он вполне может судить и о количестве снарядов у нас. И, если мы клюнем на его провокацию, и начнём палить главным калибром сразу, то его бронепалубные недомерки вполне смогут дотянуться до наших бортов своими форштевнями.
— Понимаю…
— Вот именно. Эдуард Николаевич!
— Слушаю, — немедленно отозвался Щенснович.
— Передайте эскадре: 'Быть готовыми к попытке противника пойти на таран. Открывать огонь главным калибром разрешаю только с десяти кабельтовых сегментными снарядами, с восьми — прочими. При сближении до пяти кабельтовых и угрозе тарана или минной атаки — отворачивать'. И тоже ложитесь на сближающийся курс. Посмотрим, у кого нервы крепче. Румб вправо…
Макаров просто приглашал противника прижать себя к берегу, но у Того имелась другая цель — прорваться в корейский порт любыми средствами. Чтобы дошли хотя бы 'Асахи' и 'Адзума'…
Первыми открыли огонь головные броненосцы, когда вышли на траверз друг друга. Средним и противоминным калибром. Башни пока молчали. Один за другим присоединяли свои голоса и другие корабли обеих эскадр. Дистанция была невелика, и на бортах один за другим стали отмечаться разрывы. Немного — слишком на большой скорости разносило противников контркурсами. Как русские, так и японцы понимали, что главные события станут развиваться в самые ближайшие секунды.
'Крейсерам атаковать противника в юго — восточном направлении. Пусть каждый исполнит свой долг!' — расцветилась флагами мачта 'Тацуты'. Практически мгновенно остальные японские корабли ответили 'Тенно хейко банзай!' и стали поворачивать в сторону русской колонны. 'Чиода' нацелила свой форштевень на 'Петропавловск', 'Нийтака' повернул на 'Победу', 'Идзуми' — шёл к 'Цесаревичу', а ''Яейама' с 'Тацутой' устремились к борту русского флагмана. 'Асахи' и 'Адзума', согласно приказу командующего оставались на прежнем курсе, но, чтобы хоть как‑то помочь своим 'младшим братьям' открыли огонь и главным калибром. Содзи, Икеанака, Мураками, Нисияма и Камая — командиры идущих в атаку крейсеров, прекрасно понимали, что ведут свои корабли на верную гибель. Вместе с экипажами. Варианта предполагалось только два: либо суметь дотянуться своим тараном до борта вражеского броненосца и в этом случае погибнут оба, либо не успеть сделать этого, и быть расстрелянным в упор русскими. Но даже второй случай означал смерть в бою за императора, и погибнуть с честью сейчас казалось более желанным, чем привести свои корабли в Японию после такого поражения. И, если удастся утопить хоть один вражеский броненосец, то все остальные жертвы не напрасны…
Артурские моряки прекрасно понимали, какая опасность им угрожает, и открыли просто ураганный огонь по идущим в самоубийственную атаку крейсерам противника. Дистанция была уже практически пистолетной для длинноствольных морских орудий, почти прямая наводка. Никакого управления огнём не только не требовалось — оно бы только замедлило стрельбу. Поэтому каждый каземат, каждая башня вели собственную, индивидуальную войну, стараясь просто бить по японцам как можно более часто. Но сближение оказалось слишком стремительным, и большинство снарядов ложилось перелётами, если на их пути не попадались какие‑нибудь высокие надстройки в виде труб или мачт. Казалось, что японцам удастся их отчаянная атака.
В сражение вступил главный калибр русских броненосцев — между атакующими и атакуемыми вспухли белые разрывы сегментных снарядов, и снопы шестигранных стрел обрушились на корпуса, надстройки и палубы японских крейсеров. Серьёзно повредить корпус они не могли, но легко прошивали тонкую сталь и сеяли смерть на палубах. Один из таких стержней, влетев в смотровую щель боевой рубки 'Идзуми', убил его командира, капитана второго ранга Икеанаку. А вот Эссен, видя, что его 'Севастополю' таранная атака не угрожает, приказал разрядить выстрелами пушки баковой башни от сегментных сразу же, и стрелять из неё по по атакующим крейсерам бронебойными — благо, что 'Чиода' подставил для этого свой борт. Орудия ударили с разницей в десять секунд и второй снаряд, пробив тонкую броню борта старого крейсера, разорвался в машинном отделении. Корабль стал резко замедляться и крениться на левый борт. Один из атаки вывалился.
