Охотились за Борманом и местные бандиты в целях ограбления, бандиты Гватемалы, Венесуэлы и даже Белиза, жертвой которых и стал второй двойник Бормана Ганс Келлер.
Мы представляли себе всю опасность Боливийского режима и его правителя диктатора Дювалье, мелочного, мстительного, жадного и кровавого. Но, как азартные игроки, кинулись за Борманом. Установили место его нахождения, осмотрели, ощупали весь особняк, в котором он разместился со своей трезвой компанией. Дело, казалось, осталось за малым, но черт меня дернул закурить в ночное время. Не успел я опомниться, как на меня набросились два здоровенных пса-волкодава. Они рвали мою одежду вместе с кожей и, если бы не подбежали два негра еще 5 минут, от меня бы ничего не осталось. Я лежал, утопая в своей крови, ничего и ни о чем не соображая, куда-то меня потащили, потом стали что-то со мной делать, и я услышал Бельз. Погрузили на какую-то двухколесную тележку и повезли, от потери крови и боли я потерял сознание.
Очнулся, не знаю где и через какое время, но в холодке и весь замотанный в какие-то листья. Слышу голос:
— Узнаешь?
Я внимательно всмотрелся, а это оказались Литовченко и Карташов.
— Знаешь, где мы находимся? В Перу, километров 40 осталось до Лимы. Но дальше тебя перемещать опасно, здесь недельки две придется полечиться, слишком много потеряно крови и много шрамов. Почти месяц прошел, а швы заживают плохо.
Я едва осилил спросить:
— Какое ныне число? — 21 апреля 1963 г., — ответил Литовченко. Считай, ты в третий раз родился и только благодаря друзьям Норту, Парвану и Самирову, вот они. Я смотрел на них, но плохо различал их лица.
— Скоро подъедут врачи, и здесь мы поживем некоторое время.
Я прошептал:
— Мне все равно. А где Борман?
— Борман остался в Боливии, но наши люди там тоже остались, появится возможность, они это дело доведут до конца. Сейчас выбрось этого фашиста из головы, тебе надо встать на ноги, ты почти в клочья весь изорван.
Я хотел попробовать привстать, но сразу, как в яму, провалился и пришел в себя только тогда, когда почувствовал лекарственный спиртовой запах.
— Давление почти нулевое, — говорит кто-то, — но крови вводить много нельзя. Она будет рвать швы, поэтому по 150 граммов за одно переливание.
Я в разговор не вмешивался, а лежал и слушал, мне тяжело даже веки было поднять.
— Его надо сейчас всего перебинтовать, как бы не началось заражение. Все присохло: и тряпье одежды, и листва, — все надобно отмочить. Аккуратно, поэтому давайте доедем, км 78, здесь фазенда, хозяин нам помогал неоднократно, поможет и в этот раз. Нужна теплая и чистая вода, предельная чистота, а здесь душно, а дунул ветер — вся грязь в ранах.
Я едва приоткрыл глаза и пробовал попросить пить, что-либо сказать я был не в состоянии, но ребята поняли и дали мне глотнуть какой-то вкусной жидкости, хотелось бы похолодней, но, оказывается, была такая высокая температура, что пить холодное категорически запрещено. Я согласился и проговорил: «Поедемте скорее в холодок», но «скорее» не получалось, слишком груз был не скоростной.
Наконец, мы были в уютном доме, в чистоте и свежести, не успели с меня снять «пленки», как появились два кубинских врача, и я оказался в надежных руках. Когда стали меня отмачивать, то оказалось не так уж и много было порывов, хотя они и были глубокими. Когда прочистили шрамы, промыли все раны, обработали их чем-то, перевязали и решили кровь переливать по 0,5 л через день. Лечение продолжалось интенсивно дней 7–8, и я уже не только поднялся, но начал потихоньку ходить! Давление приходило в норму, швы зарастали хорошо, и 12 мая 1963 г. мы через Бразилию, через Рио-де-Жанейро вылетели, с пересадкой в Англии, в Москву. 1де и приземлился я, возвратившись почти с того света, 14 мая 1963 г.
Разумеется, получил я хорошую взбучку и от Жукова, и от Хрущева. Но больше всего я боялся, что не зарастет верхняя губа и останутся две половинки. Однако через 20 дней уже сняли швы, и остался на виду совсем небольшой шовчик. Остальное под одеждой не видно.
Главное было то, что свой 31 год рождения я отмечал в кругу семьи, но внутренне я отходил от шока, перенесенного по собственной глупости, еще месяца два, порой «соскакивал» во сне.
Но, как говорится, время лечит, постепенно я об этом забывал. Молодой организм быстро покрывал все шрамы и выравнивал их. Возвращалась профессиональная уверенность и рассудительность, решительность и злость, в том числе на себя за собственную беспечность.
С мая по октябрь 1963 г. я никуда не уезжал дальше Ташкента, Алма-Аты и Чимкента, все данные со всего света я получал по телефону и по почте, а также при встречах с Г.К. Жуковым в Ташкенте и Алма-Ате.
Поступили данные о подготовке покушения на Джона Кеннеди. 12 октября 1963 года я вылетел в Канаду, в Квебек. 20 октября мы встретились с братьями Кеннеди и Василием Вершининым. Они были полностью в курсе дела о готовящемся покушении. Но… к великому сожалению, отвергли мои доводы — до нового года никуда из Вашингтона не выезжать и, особенно на открытом автомобиле. Держать на расстоянии от себя Джонсона, выдворить из страны «католика» Войтылу и запретить въезд в США Шамира. Все это они отвергли и не выполнили.
Двое суток мы все вместе делали прикидки и разработки ликвидации сценария покушения, все сводилось к тому, чтобы данные разведки о готовящемся покушении на Президента США Джона Кеннеди доложить конгрессу США. После чего арестовать основных фигурантов, готовивших покушение: Джонсона, Даллеса, Войтылу, Трумэна, Шамира. Не спускать глаз ни на минуту с этих фигурантов и их окружения. Были известны места, где они собираются вместе. Данные все были не только у нашей контрразведки, но и у преданных Кеннеди сотрудников ЦРУ и ФБР. На этой договоренности мы и остановились, братья Кеннеди с переводчиком улетели в США. Мы же, сотрудники СВПК СССР в составе 40 человек, выехали в пригород Монреаля и приняли дополнительные меры, а именно:
1. В какой бы город ни выезжал и ни вылетал Президент США Кеннеди, в его сопровождении должны участвовать мы, сотрудники СВПК СССР.
2. В местах его поездок, выступлений и общения с народом любого города должны присутствовать фотообъективы СВПК.
3. Связаться с Вершининым и передать ему наши дополнительно разработанные планы, он сам без фотоаппаратуры не должен где-либо появляться с президентом.
4. Предполагаемые убийцы и организаторы покушения ни на одну минуту не должны выпадать из нашего поля зрения.
Казалось нам, все мы предусмотрели и наметили меры, не позволившие воинственно-разрушительной агрессивной системе США, ее ястребам и масонам, убить ненавистного им президента Джона Кеннеди. 27 октября 1963 г. я вылетел из Квебека в Москву.
Учитывая разницу во времени, в Москве я был 28 октября в 7.30 московского времени.
Встретившись с Г.К. Жуковым и Н.С. Хрущевым, доложил им о разработанных мероприятиях и расстановке наших сил с целью ликвидации заговора по убийству Джона Кеннеди.
Казалось, все было предусмотрено для разоблачения врагов американского народа и предания их суду. И Никита Сергеевич, и Георгий Константинович остались довольны.
Однако то, что братья Кеннеди отвергли и не выполнили некоторые наши требования, меня все-таки беспокоило. 29 октября вылетел в Казахстан и в этот же день был уже дома. Но меня не покидала мысль о том, что трудно предусмотреть все, что надо для Джона Кеннеди в такой бандитской стране, как США. Тем более Кеннеди, несмотря на всю имеющуюся у него информацию, был слишком уверен, что никто не посмеет покуситься на его жизнь.
Да и вообще, человек, благодаря излишней самоуверенности, склонен допускать самые что ни на есть грубейшие ошибки. Я брал свой пример по Боливии — эта «ошибка», наверное, всю жизнь будет звучать в моих ушах горьким упреком собственного безумия и ротозейства.
Когда я прощался с Г.К. Жуковым при вылете из Москвы 29.10.63 г. он мне напомнил: «Отдохни с недельку, тезка, может, и заскочишь к нашим друзьям в Пекин, на границе не совсем спокойно, посоветуйся — проанализируй обстановку. Я знаю, что мы тебя уже загоняли, но что делать, коль судьба твоя такая — работать за себя и за того парня».
До десятого ноября я пообщался с Юсуповым, Чепуриным и Ниязбековым.
Повстречался с ташкентской и алма-атинской группами СВПК, действительно на советско-китайской границе не все было благополучно. Мне пришлось провести «задушевные» беседы с задержанными при переходе советско-иранской границы. С одним из них, Вухдтом Шуцем, шпионом с дореволюционным стажем из Англии, от которого просто летели брызги яда ненависти ко всему советскому и русскому, я беседовал долго. Эта старая облезлая крыса ловко изворачивалась, не отвечая на прямо поставленные вопросы, пока не прибегли мы к их излюбленным методам развязывания языков. Он действительно был удивительно похож на крысу, этот старый шпион. Длинный, острый нос с крысиными усиками, красные, без ресниц, злые глаза, и вся физиономия вытянута, как у крысы, даже цвет его редких волос тоже имел серый цвет крысы-пасюка. Пока не выжал я из него все, как из лимона, — не давал ни себе, ни ему передышки!
