— Нет, нет, — возразил педантичный Лоренцо, — это времена года таким образом бывают, а каждый день солнце всходит, потому что Земля вращается вокруг своей оси!
— Да, именно это и утверждал Платон…
— Аристархус.
— А хоть сам Люцифер! — сказал Бенедикт. — Мы считаем, что, сказав это, мы все объяснили и все поняли. Но это не так. Пять чувств и разум есть всего лишь качества, которыми Создатель наделил свое творение. У самого же Создателя бесконечное количество чувств, равно как и данностей, подобных разуму.
— Зачем ты его слушаешь! — возмутился Альфредо. — Он над тобой смеется! Ты слышишь, что он говорит? Это же просто бред сумасшедшего!
— Беатиссимо, отмени приказ, — неприятным голосом сказал Доменико, полуприкрыв глаза. — Таких людей, как брат Лоренцо, мало. Он нужен Церкви, да и всему человечеству. Верни Лоренцо в лоно.
— Только после публичного покаяния, — отрезал Бенедикт, слегка обидевшись — ему понравилось собственное рассуждение о количестве чувств и данностей у Создателя. Он никогда раньше не думал на эти темы. Можно было бы и развить мысль, но еретики помешали.
— Хорошо, — сказал Доменико. — Мы сделали все возможное, пытаясь тебя убедить. Ты вынуждаешь нас применить силу.
Он сделал знак дюжим парням — те встали. В этот момент раздалось треньканье тетивы, с двух сторон одновременно — два лука выстрелили, две стрелы свистнули над головами дискутирующих, и с крыши флигеля долетел стон раненого. Все присутствующие стали озираться. (Лучник на крыше заметил поднятый лук в нише и выстрелил, за что и поплатился).
— Действуйте! — крикнул Доменико.
Двое с ножами подступили к Бенедикту. Доменико протянул ему бумагу с дощечкой. Один из подступивших поднес нож к горлу Папы Римского, но вскрикнул вдруг, и выронил нож. Из запястья у него торчала стрела.
Паникуя, прелаты стали озираться и увидели — темным силуэтом в нише стояла Эржбета, сливаясь с тенью — и явно пристраивая на тетиву следующую стрелу. Семьдесят шагов! Необыкновенный выстрел! Никаких сомнений в том, что следующий будет не менее точным! Сопровождающий Бенедикта знает свое дело.
— Брось нож, — посоветовал Бенедикт второму парню, и тот послушно бросил нож на траву. Остальные замерли, боясь производить какие бы то ни было движения.
— Ты — Антихрист! — в отчаянии крикнул Альфредо. — Братья мои, не бойтесь его наймитов! Навалимся скопом!
Но никто желания навалиться скопом почему-то не проявил.
— Убийца! — закричал Альфредо, указующим перстом нацелясь Бенедикту в правый глаз. — Ты убил Эсташа!
— Замолчи, Альфредо! — приказал Доменико. — Замолчи!
Но Альфредо не смог замолчать.
— Весь христианский мир негодует! Чаша терпения нашего переполнена! И чаша терпения Всевышнего тоже переполнена! Ты отвратителен нам всем! Ты нечестивец, развратник, лицемер, растлитель! — Он повернулся к остальным, взвывая к их чувству справедливости. — Перед вами убийца Эсташа!
— Знаешь, чем ты…
— Убийца!
— Знаешь, чем ты отличаешься от Эсташа? — спросил Бенедикт, поднимаясь с панчины. — Эсташ стал знаменит благодаря своим речам и заговору против меня. Семь лет прошло, а все помнят. А о тебе никто не вспомнит через три дня после твоего исчезновения. — Он повернулся к остальным. — На вашем месте, падри, я позаботился бы о судьбе стрелка, предусмотрительно помещенного вами на крышу флигеля в связи с моим визитом. Он ранен, ему требуется помощь. Зовут его не Эсташ, и даже не Альфредо, но на мой взгляд — убийцы, развратника и растлителя — всякая жизнь, если ее можно спасти, стоит любой другой. Брат Лоренцо, если у тебя возникнет желание покаяться и признать свои ошибки — приезжай в Рим. Если нет — ты волен заниматься изысканиями в области естествознания, но делать тебе это придется за свой счет. Доменико, рвение твое похвально, но достойно лучшего применения. Как человек в высшей степени злопамятный, но разумный, на основании эмпирических данных, предоставленных тобою сегодня, рекомендую тебе сделать так, чтобы я о тебе не слышал… поелику… в ближайшие несколько лет. Впрочем, срок можно и сократить, если… хмм…
— Я только одно хочу тебе сказать, господин мой, — дрожа от страха и ненависти ответил Доменико.
— Да?
— Идея поставить лучника на крышу пришла в голову не мне. Я был против этой идеи. Я вообще против любого насилия.
— Я тоже, — серьезно ответил Бенедикт. — В связи с этим я напоследок хотел бы попросить тебя об одной услуге.
Возникла пауза.
— Я слушаю, — сказал в конце концов Доменико.
— Архиепископ венецианский по моим сведениям уже вернулся из Парижа, где был занят составлением заговора против меня. У него наверняка есть копия списка кандидатов, одним из которых заговорщики рассчитывали заменить меня на папском престоле. Я пробуду в Венеции еще несколько дней. Принеси этот список мне, и я забуду о твоем участии в нашей сегодняшней познавательной беседе.
— Против тебя составили заговор?
— Заговоры против меня составляются каждую весну, — объяснил Бенедикт. — Как коты начинают орать, призывая кошек на предмет форникации, так сразу заговор. Мне нужен список. Никого из кандидатов я наказывать не собираюсь. Многие из них даже не знают о своем кандидатстве. Список мне нужен просто так. Из поощряемого Платоном и порицаемого Августином любопытства.
— Он не отдаст мне список.
— По доброй воле — не отдаст. Тебе придется прибегнуть к вероломству, бедный друг мой, и, возможно, нанять каких-нибудь татей. Но это уж твоя забота. Всего хорошего, друзья мои. Не двигайтесь с места, пока я не выйду из сада.
Повернувшись к ним спиной, Бенедикт степенным шагом направился к калитке.
* * *
Через квартал Эржбета к нему присоединилась, на ходу зачехляя лук в кожаный мешок с пятнами и буграми, придававший луку сходство с клюкой.
— Благодарю тебя, — сказал ей Бенедикт.
— Не за что, — ответила она. — Если то, что ты мне сказал, правда, то совершенно не за что. Я перед тобой в долгу.
— Как все любят правду, однако, — посетовал Бенедикт. — Вынь да положь им правду. Лучше б людей любили. Ты спешишь на Пьяццо Романо, не так ли? Давать наставления дочери?
— Да.
— Дочь у тебя хорошая. Послушай, не хочешь ли ты переехать в Рим? Я бы назначил тебе хорошее содержание.
Эржбета не ответила.
* * *
Выслушав наставления матери, Маринка осмотрелась, потянулась, встала из-за столика и по обыкновению повлеклась куда-то, вызывая восхищенные взгляды мужчин мягкой своей походкой. И как-то незаметно пришла в порт.
Вообще-то вся Венеция была — порт, но именно в этом месте, на северной стороне, барки, ладьи и кнеррир толпились гуще. Маринку заинтересовала изящная барка с высокой мачтой и пестрым парусом константинопольской выделки. Присев на корточки возле холщового мешка, какой-то эффектной внешности брюнет в одежде ремесленника — в куртке с протертыми рукавами и в стиранных много раз портах, босой, перебирал странного вида приспособления из стали, дерева, и, похоже, слоновой кости. Нечаянно оглянувшись на Маринку, брюнет застыл в неловкой позе, а затем попытался распрямиться, потерял равновесие, и оперся на правую руку. И тут же вскочил на ноги, стесняясь своей неловкости.
— Прекрасная незнакомка, — сказал он по-италийски, — ты одна здесь?
Она не поняла вопроса.
— Что ты говоришь? — спросила она, умилительно коверкая слова. И повторила вопрос по-гречески.
— Здравствуй, прекрасная женщина, — тоже по-гречески, и совершенно искренним тоном, сказал он. — Меня зовут Марко. Я стеклодув, живу вон на том острове, он называется Мурано. Не будет ли наглостью с моей стороны пригласить тебя посетить дом мой и мастерскую? Барка готова к отплытию.
— Не будет, — ответила Маринка, улыбаясь. И легко ступила в барку, приятно ощущая босыми ногами гладкие доски палубы. Не завязывая тесемки, Марко бросил мешок на палубу, отвязал канат от крепительной утки, запрыгнул в барку сам, и засновал по палубе, осторожно, чтобы не задеть, обходя Маринку. Расправил парус, взялся за руль.
— Как тебя зовут, прекрасная женщина?
— Маринка.
— Красивое имя. В тебе все красиво.
Маринке обращение Марко понравилось. И еще ей понравились руки Марко, с закатанными рваными рукавами, загорелые, правильного мужского рисунка, с длинными пальцами и обезображенными трудом ногтями. На вид ему было лет тридцать. Опрятная, щегольская борода, волосы длинные с ранней проседью, глаза карие, римский нос. Понравились и движения — плавные, точные. И голос — высокий, но очень мужской.
— В Мурано живет много стеклодувов, — объяснил ей Марко, укрепив парус и взявшись за руль. — Додж нынешний свирепствует в Венеции, так чтобы стеклодуву купить землю под мастерскую, нужно заплатить огромный налог. Ты хорошо говоришь по-гречески. Ты — гречанка? В смысле — из Византии?
