передавая инерцию атаки едва ли не всего клина! Гулям падает, сам я, едва сохранив равновесие, продолжаю бег и на очередном шаге что есть силы рублю по шее отвернувшегося к Пронским воям хорезмийца… Враг рухнул на колени и тут же завалился на спину. А вставший на его место русич бешено закричал:
– Уходите! Уходите, мы прикроем! Уходите!!!
Князь Михаил Всеволодович с надеждой посмотрел на запад – туда, где небесное светило уже клонилось к кромке деревьев, меняя свой цвет с желтого на благородный багрянец. И это хорошо, очень хорошо: ведь ночью татары не смогут продолжить бой. Хотя бы потому, что невозможно стрелять – не видно, куда летит стрела, во врага или же в соратника. Да и в полуслепой рукопашной схватке очень легко перестать различать, где свои, а где чужие…
И все же до заката еще есть время, да и потом искрящая белизна снежного покрова подарит несколько лишних мгновений жизни световому дню. Мгновений, что станут для кого-то роковыми…
Гонец, заранее отправленный в Пронск, вернулся с неутешительными вестями: исход горожан из города замедлился, град покинуло не более половины жителей. Увы, новость о том, что татары подходят к крепости, кажущейся большинству мирных людей все такой же неприступной (а много понимают те же бабы в осаде и обороне крепостей?), и что Пронск нужно срочно покинуть, вызвала панику. При этом одни были готовы бежать (и бежали!) чуть ли не в исподнем, забывая подготовить и взять с собой даже малый запас еды. Иные же, наоборот, с великим трудом расставались с нажитым годами имуществом, с домами, в которые было вложено столько сил, и потому пытались вывезти все! Причем ведь не только еду и запас необходимой одежды, но и девичье приданое, и весь отцовский инструмент, и горшки, и прочий скарб…
Этих людей можно понять – им предстояло лишиться всего, в одночасье потерять дом! Но не жизнь. А вот именно свои жизни (и не только свои!) эти люди и подставили под удар, создав у единственных ворот, ведущих с холма, жуткий затор… Его пришлось разгонять дружинникам, которые сгоряча переворачивали телеги с хламом, вступали в драки с возмущенными хозяевами… А ведь есть и те, кому необходимо вывезти из обреченной крепости больных родителей, детей, не до конца окрепших раненых! По уму их стоило спасать первыми, но ведь ни у Мирослава, ни у кого прочего из дружины не было опыта организации массового бегства из города, до того принявшего тысячи беженцев!
И что самое страшное, в сбившейся в заторе толпе находились отчаянные трусы, передающие окружающим свой страх. С завидной регулярностью раздавались истеричные выкрики «татары идут!», повторявшиеся несколько раз. И в первые два раза эти безумные вопли вызвали дикую панику, кончившуюся тем, что нескольких человек, в том числе и малых детей, просто подавила ошалевшая от ужаса толпа, бросившаяся во все стороны от ворот…
С тяжелым сердцем выслушал эти черные вести Михаил Всеволодович – гонец вынужденно изложил все подробности, когда взбешенный нерасторопностью Мирослава князь потребовал уточнить, почему за столько часов еще не всех людей вывели из Пронска! Ну а узнав все как есть, Михаил понял для себя простую вещь: пути назад у него нет. По крайней мере, пока поганые не отступятся от русичей с наступлением темноты или же пока последний дружинник не падет замертво на лед под ударами татарских сабель…
Мало осталось гридей, всего две сотни, и копья имеются лишь у трети дружинников… Зато враг не сможет перебить всадников (или хотя бы их жеребцов) стрелами – на обоих берегах Прони выстроились сотни лучников Рязани и Пронска! Их уцелело заметно больше ратников, прикрывших общий отход русичей, – три с половиной сотни рязанцев да еще три сотни его собственных стрелков во главе с Ратибором. Удалось даже забрать шестнадцать станковых стрелометов – в обмен на жизни двух сотен копейщиков и секироносцев, до последнего сдерживающих многочисленных поганых на остриях пик, отгоняющих их размашистыми ударами топоров…
Да, не оправдала себя засада, но хотя бы замедлила движение нехристей. А теперь уже никакой засады и не получится, открытое место, но это и хорошо: многочисленные лучники русичей загодя встретят ворога залпами сотен срезней. Правда, запас последних заметно истончился, и не только потому, что так часто били по поганым у Царева холма. Увы, большинство тугих вязанок со стрелами, привезенных на сожженных впоследствии санях, забрать с собой при спешном бегстве не удалось, и теперь вой располагают лишь запасом в собственных колчанах… То есть в среднем по два десятка на брата. И рогулек железных тоже ведь не осталось – вообще!
Впрочем, его гриди и так замерзли! Пора бы уже вновь явить молодецкую удаль татарам! А те уже вон тут как тут, показались впереди на речном льду…
С удивительно мягкой улыбкой князь закрыл глаза и подставил свое лицо лучам солнца, испытывая при этом мстительное удовлетворение: все-таки долго провозились вороги с полосой железных рогулек, очень долго! А еще Михаил Всеволодович не мог не радоваться тому, что страха в настоящий миг не испытывал никакого – вообще никакого… После того как он узнал о трудностях спасения горожан из Пронска, узнал о подавленных в панике детишках, так и отступил весь страх, отступил перед ненавистью к источнику бед русичей… К татарам. Впрочем, кто знает, может, чуть позже страх и вернется. Может быть…
– Приготовились! По моей команде… Бей!!!
Моему отрывистому крику вторят дружные хлопки тугой тетивы каждого из семи тяжелых стрелометов, отправляющих сулицы на полтора перестрела, как принято говорить у местных. А спустя всего пару секунд схожие хлопки послышались и с противоположного берега…
Короткие копья ударили в гущу вырвавшихся вперед всадников, сметая их, опрокидывая на лед вместе с лошадьми, прошивая тела половцев насквозь и застревая в следующих позади поганых! Ответом нам стали дикий крик тяжелораненых и изувеченных татар, а также истошное ржание покалеченных животных…
Свое первое слово мы сказали, и командующий передовым отрядом степняков верно понял сложившийся расклад. Очевидно, он осознал, что с берега мы имеем явное преимущество в стрельбе, а его нукеры на реке, наоборот, слишком скученны, и противостоять нам смогут лучники лишь в самой голове колонны. Так что весь тумен в пределах видимости замер на месте, а после спешенные стрелки густо полезли на оба берега реки.
Оглядевшись по сторонам, с неудовольствием разглядев выражение безграничной усталости на лицах большинства воев (впрочем, я и сам едва ли не до
