В конце концов решили просто. Сашку и труп водителя забираем с собой, за руль грузовика сажаем бойца и едем до ближайшего населенного пункта, где есть хоть какие-то представители власти. Оставляем грузовик, Сашку и труп там и следуем дальше. Сашка был не против. Было видно, что происходящее он воспринимает как приключение. Ему страшно и дядю Колю жалко. Но это все равно приключение.
– Только родителям позвони, – предложил я.
На что мне было отвечено, что звонить некому. Отец давно ушел из семьи, скорее всего, уже спился и умер. Мать уехала в Тулу, помочь своей сестре, его тетке, собраться для переезда к ним в деревню, а его старшая сеструха замужем за военным и живет в далеком Иркутске. Так что он сам себе хозяин. Да и телефона у него с собой нет. Зачем в лесу телефон? Сорокам звонить?
– А навигатор? На всякий случай.
– Я здесь родился и вырос, – снисходительно, совсем по-взрослому усмехнулся Сашка. – Каждую тропку знаю. И вообще пора отвыкать. Что-то мне кажется, что скоро все наши смартфоны с навигаторами, сотовые, планшеты, интернеты, гуглы и прочие прибамбасы, включая электричество, накроются дырявым тазом. Будем жить, как в прошлом веке.
Я хотел сказать, что электричество в прошлом веке уже существовало, и я даже им неоднократно пользовался, но передумал. В целом Сашка был прав – мир стремительно катился назад, и наша прежняя жизнь накрывалась вышеуказанным предметом.
– Ну что, – осведомился Шадрин. – И теперь будем в кабине сидеть и вируса бояться?
Дубровин промолчал.
– Подождем, – сказал Белов. – Нас заметили, значит, могут встретить. – Он посмотрел на часы. – Если через пять минут никого не будет, идем внутрь.
«Проходимец» замер на широкой бетонированной площадке, перед входом в шахту БТП. Тяжелые замкнутые стальные ворота ангарного типа, выкрашенные серой краской с алыми звездами на створках. За тридцать лет краска почти не облупилась. Да и сама башня, все строения на территории, подъездные дороги и эта бетонная площадка, на которой отдыхал вездеход, выглядели так, словно простояли без человеческого присмотра не три десятка лет, а три года. Ладно, пять. Только разросшиеся деревья и кусты, разбитые кое-где стекла, да насквозь проржавевший информационно-агитационный щит на въезде честно предупреждали о количестве прошедших здесь безмолвных лет и зим.
– Советский режимный объект, – с уважением в голосе заметил Марочкин. – Умели строить.
Дверь слева от ворот, обычная входная дверь, к которой вели три щербатые ступеньки и неширокое крыльцо с металлическими перилами, дрогнула и приоткрылась. Внешние микрофоны донесли до слуха людей густой скрип. И еще раз. Казалось, кто-то с усилием толкал дверь изнутри, преодолевая сопротивление заржавевших петель. Наконец дверь открылась больше чем наполовину, и на крыльце показался высокий, слегка обрюзгший человек в оранжевом рабочем комбинезоне. Был человек абсолютно лыс и гладко выбрит. И только большие очки в черной пластмассовой оправе, громоздящиеся на толстом носу, который нависал над толстыми же, чуть вывернутыми наружу губами, мешали немедленно соотнести его облик с древним бюстом какого-нибудь римского сенатора. Хотя, если на бюст нацепить очки… На вид человеку было около шестидесяти лет. На правом плече у него висела большая брезентовая сумка, а из-за левого выглядывала женщина в таком же оранжевом комбинезоне.
– Это он! – с волнением воскликнул Иван Шадрин. – Господи! Френкель!
– И Таня с ним, – радостно подтвердил Леня Максимчук. – Помнишь Таню Лютую, помощницу его?
– Ну! Это она? Точно, она! Ни хрена ж себе!
– Выходим! – скомандовал Белов. – Миша, открывай.
– Э… а костюмы биозащиты? – спросил биолог Дубровин.
– Ты всерьез веришь, что они спасут? – спросил Белов.
– Нет, но все-таки…
– К черту, – сказал Белов. – Мы точно знаем, что они не спасают. Лично я не собираюсь подчиняться идиотским инструкциям, откуда бы они ни исходили. Разумеется, запретить другим нацепить на себя эту резину не могу. К тому же как видите, наши друзья без костюмов. И живы.
Через полминуты все, кроме Марочкина, стояли возле «Проходимца» на твердом бетоне. Костюмы биозащиты остались в вездеходе.
Первым к Френкелю и Татьяне шагнули Шадрин и Максимчук. Остановились у крыльца, глядя снизу вверх.
– Здравствуй, Исаак Давидович, дорогой, – произнес негромко Шадрин.
– Привет, Изя! – весело помахал рукой Максимчук. – Танюшка, салют! Отлично выглядите оба! У вас тут что, секретный молодильный центр? Можете нас с Гордеем записать по старой дружбе?
Френкель снял очки, протер, снова надел.
– Ваня… – выдохнул он растерянно. – Леня… Не может быть…
На объятья, слезы (Таня и немножко Изя) и взаимные представления ушло несколько минут.
– Вы готовы ехать с нами? – спросил Белов. Он до сих пор не верил, что все так удачно вышло.
– Куда? – спросил Френкель.
– На нашу сторону, в Москву. Вы нам нужны, Исаак Давидович. И вы, Татьяна Сергеевна, тоже.
– Вам – это кому? – немедленно поинтересовалась Татьяна и взяла Изю под руку. – Комитету государственной безопасности?
– Нет, – сказал Шадрин. – Родине, Изя. И всему миру. Мы снова гибнем, и нужна ваша помощь, ребята.
– А КГБ давно не существует, – добавил Белов. – Теперь у нас ФСБ.
– Федеральная служба безопасности, – пояснил Максимчук, поймав вопросительный взгляд Татьяны.
– Федеральная? – поднял кустистые, наполовину седые брови Изя. – Какой же федерации, позвольте спросить?
– Российской, знамо, – сказал Шадрин. – Или просто России, как тебе будет удобнее. Вы не поверите, но Советского Союза тоже уже нет.
«Если бы я хотел получить фото до крайности изумленных и ошеломленных людей, надо было его делать сейчас», – подумал Белов, глядя на Френкеля и его спутницу.
– Н-не может быть, – выдавил из себя старый ученый (хотя назвать его старым тот же Белов вряд ли бы решился. Это же относилось и к Шадрину, Максимчуку и тем более Татьяне Лютой. Чувствовалась в этих людях какая-то особая закалка, словно в их жилах текла кровь, несколько отличающаяся по составу от крови обычных людей). – Как… как это случилось? Может, скажете, что и коммунистической партии нет?
– Это уж слишком, – сказал Шадрин. – Партия есть. Только она уже ничего не решает. Бросили мы строить коммунизм, Изя. Надоело. Теперь строим капитализм.
– И тоже криво, – добавил Максимчук и захохотал. Чувствовал он себя превосходно и даже где-то бесшабашно. Такое с ним бывало, особенно перед серьезными и опасными заданиями. То ли генетический подарочек от предков – лихих запорожских казаков, то ли просто свойство натуры. Как бы то ни было, свойство это Перепелице не мешало. Наоборот. Еще ни разу не было случая, чтобы в таком состоянии у него что-то не получилось. То есть хорошая примета как минимум.
