Хотя, если судить по историческим хроникам, и медицинским толкованиям этих хроник, берсерков скорее можно отнести к наркоманам. Поскольку они шли в бой не столько пьяными, сколько объевшимися мухоморов или обпившимися отваром из грибов. А, получив такой приход, отвултузишь за милую душу хоть целый полк храбрых, но трезвых вражеских воинов, да еще сдуру сам останешься жив. Правда, мало кто из историков писал о том, что происходило с берсерками после битвы. А это тоже заслуживало внимания, ведь как только ослабевало действие грибов, у бесстрашного викинга начинались ломки, и он впадал в длительное депрессивное состояние. Пока боевые друзья снова не кормили его грибами и не вели на очередную битву. Так и проходила жизнь бесстрашных берсерков. Яркая, полная бредовых фантазий, но не долгая в силу опасной профессии. Так они и воевали, пока не попадали в рай для викингов, где их ждали бескрайние поля мухоморов.
По художественной части о лошади монгольские граверы позаботились не меньше, чем о человеке. Все пластины были испещрены какими-то мелкими рисунками, но Забубенный даже не стал приглядываться, – неизвестно в какие дебри могли завести его эти странные лингвистические опыты. Тем более на животных. Толковать пентаграммы, все же не английский язык учить, – тут мозг нужен. А он сейчас у Григория был ушиблен и находился на естественном лечении. В глаза же монгольским лошадям, прикрытые налобной пластиной с двумя аккуратными широкими прорезями, Забубенный вообще смотреть опасался. Вдруг лошадь признает в механике человека и перестанет бояться? Или просто укусит? Тогда все, провал. Конец новой легенде, которая только-только начинала приносить свои судьбоносные плоды.
Забубенный сделал несколько нетвердых шагов к строю конных солдат, впереди которых восседал на своем скакуне сам темник Буратай, – монгол с длинной бородой. Нужно было что-то сделать или сказать, пауза затянулась. Но Григорий все не мог найти нужных слов. Не каждый день бывает необходимо спозаранку вдохновить на дело толпу монгольских конников. Забубенный даже пожалел в сердцах, что не дочитал он в свое время книгу Эндрю Карнеги «Как вырабатывать уверенность в себе и влиять на монголов, выступая публично».
Григорий молчал. Монгольское воинство, закованное в тяжелые доспехи, медлительно колыхалось, словно бескрайнее темное море с яркими островками, – флажками на концах копий и островерхих шлемов. «Малоприятные чувства возникают, наверное, – опять отвлекся на посторонние мысли Кара-чулмус, – когда на тебя прет такая лавина. А точнее лава». Ведь именно этот способ, – растекаться лавой, охватывая врага со всех сторон в клещи, – потом переняли у монгольской конницы отечественные казаки.
Еще раз, окинув взором всю эту бронемахину, Забубенный неожиданно для себя вдруг громко сказал, не сумев остановить вырвавшийся на волю крик души:
– Эх, пулемет бы сейчас с бронебойными патронами, – и мечтательно добавил, – ох я бы вам устроил Куликовскую битву!
Плоскиня хоть и стоял недалеко, то ли не уловил смысла в словах Кара-чулмуса, то ли благоразумно решил не переводить это восклицание монголам. На всякий случай, чтобы успокоить верного переводчика, Забубенный изобразил довольное выражение на лице и, подойдя к своей телеге, повалился в нее, устраиваясь поудобнее на подушках. А, устроившись, коротко, по-хозяйски махнул рукой в ту сторону, где по его представлениям должен был находиться Днепр, и произнес:
– Алга!
Монголы встрепенулись, пришли в движение. Буратай подъехал к повозке великого механика, и что-то коротко сказал Плоскине.
– Он велел построиться в походный порядок и отправить вперед воинов на разведку, – перевел приказ монгольского военачальника Плоскиня.
Григорий кивнул, мол, правильно, что перевел, сами то мы не местные. Не все понимаем. Буратай же еще что-то добавил.
– Отряд Джэбек выступил в поход еще ночью. Зато они успеют вернуться быстрее намеченного, – снова перевел Плоскиня.
Видимо, сообщив все, что хотел, Буратай ускакал вперед. А Забубенный взглянул на столпившихся рядом с повозкой всадников, опять махнул рукой и повторил:
– Алга!
Что по его понятиям должно было означать по-монгольски «ОК и вперед!». Плоскиня, видимо так понял это выражение сам, так и перевел. Хлестнув с оттягом лошадей, верный переводчик тронул повозку вперед. Сдвинувшиеся со своих мест монгольские ряды стерли наблюдавшийся перед тем на поле стройный порядок. Но вскоре выстроились в новый, вокруг повозки. Как оказалось, походный строй означал передвижение орды монгольских всадников вперед с одновременной защитой своего центра, которым был Кара-чулмус и ехавший немного впереди Буратай.
«Да, под такой охраной нападение киллеров нам не грозит, – вяло подумал Забубенный, – Но и сбежать трудновато будет. Народу кругом многовато. Нет возможности уединиться».
Конвой медленно огибал пределы лагеря. Юрты, одна за другой, тянулись нескончаемой вереницей. «Сколько же здесь все-таки народу собралось, – опять озадачился Григорий шпионскими мыслям, – как бы разузнать подробнее. Юрты что ли пересчитать. Или коней?». Но затем его мысли опять приняли созерцательно направление, – он засмотрелся на передвигавшихся какой-то странно ровной толпой монголов.
В плане передвижения монголы были действительно странным народом. Скорее всего, они были прообразами будущих автомобилистов. Забубенный ни разу не видел, ни одного монгола ходившим по земле, – они либо сидели в юртах, либо скакали на конях, срастаясь с ними словно кентавры. А когда в силу обстоятельств, даже недолгое время обходились без коней, то держали рядом с собой хотя бы седла, чтобы вспоминать о своих любимцах.
Вскоре юрты закончились, и потянулась открытая степь, поросшая высокой травой, на сколько хватало глаз. Точнее, насколько позволяла видеть природу монгольская конница, закрывавшая от взгляда механика-исследователя добрую половину окружавшей его красоты. Тем не менее, Забубенный все же вертел головой по сторонам, пытаясь найти хоть какие-нибудь ориентиры, – приметный холмик или одинокую березку, – что могут ему пригодится впоследствии. Позволят разыскать в степи путь до монгольского становища, если вдруг придется возвращаться сюда не одному, а с группой вооруженных товарищей. Вместе с тем, глядя на бескрайние поля, Григорий вдруг ощутил, что с его подачи началась репетиция «Великого западного похода». Который на самом деле состоится чуть позже и будет описан массой историков. Хотя, даже сами монголы, скакавшие вокруг него на конях, еще об этом не знали.
«Великий западный поход» охватил огромные территории. Забубенный, размышляя сам с собой, не единожды удивлялся целеустремленности, или даже упертости, древних монголов. Ведь они притащились из района современной Монголии на лошадях через безжизненные пустыни на Русь, – а это тысячи километров, – только ради того, чтобы отомстить. Наказать русских князей, что по их понятиям совершили непростительное преступление, – обман доверившегося. Нарушили «Великую Ясу» Чингисхана. Хотя, Забубенный не понимал до конца, что такого особенного они натворили. Ну, посадили монгольских послов без долгих разговоров на кол, ну и что? В те времена на кол сажали почти всех. Это было обыденным занятием. Даже колов не хватало. И никто не обижался. А эти обиделись. Да так, что пожгли потом пол Руси, да еще пол Европы, на всякий случай.
