– Ты вырубился во второй раз, когда я прибила твой член к доске, на которой ты сидишь. Помнишь? – она с любопытством наклонила голову. – Нет? В памяти все смешалось? Ты тут вообще?
Губернатор глубоко задышал, голова его подпрыгивала на груди. Он слышал свой внутренний голос, обычно похороненный на задворках разума, который, сотрясая воздух, овладел потоком его сознания: «О боже, я так боюсь… Я боюсь… Что я наделал? Так бог сводит со мной свои счеты. Не стоило мне творить такое… не стоило так издеваться над этой женщиной… над остальными… над Пенни… Черт, как же я боюсь… Не могу дышать… Я не хочу умирать… Боже, смилуйся, я не хочу умирать, пожалуйста, не убивай меня, я не хочу умирать, о боже… О боже…»
«ЗАТКНИСЬ НА ХРЕН!»
Филип Блейк мысленно прикрикнул на свой внутренний голос – на голос Брайана Блейка, его более слабой, более мягкой сущности, – напрягся и попытался вырваться из пут. Живот пронзило резкой болью из обезображенного пениса, и Губернатор едва слышно вздохнул. Рот его был залеплен скотчем.
– Но-но, ковбой! – улыбнулась женщина. – Я бы на твоем месте не стала так возиться.
Голова Губернатора снова упала, и он закрыл глаза, выдохнув через ноздри. На губах его крепко сидела полоска скотча размером четыре на четыре дюйма. Губернатор попытался застонать, но не получилось и это – голосовые связки сковало болью и тем сражением, которое разворачивалось у него внутри.
Та часть его, которую звали Брайаном, медленно пробивалась наружу, пока снова не обнаружила себя в качестве внутреннего голоса: «Боже, пожалуйста… пожалуйста… Я сотворил много плохого, я знаю, знаю, но этого я не заслуживаю… Я не хочу так умирать… Я не хочу умирать, как животное… в этой темноте… Я так боюсь, я не хочу умирать… пожалуйста… Я умоляю… сжалься… Я буду взывать к этой женщине… Буду просить сохранить мне жизнь, смилостивиться… Сохрани мне жизнь, пожалуйста, боже, боже, боже, пожалуйста, О БОЖЕ, пожалуйста, боже, пожалуйста, БОЖЕ, пожалуйста…»
Филип Блейк вздрогнул, тело его дернулось, веревки обожгли запястья.
– Полегче, приятель, – сказала ему женщина. На ее блестящем коричневом лице пылали красные сполохи от качавшейся под потолком лампы. – Не хочу, чтобы ты снова вырубился, пока я еще не приступила к делу.
Глаза закрылись, в легких словно запалили костер. Губернатор пытался не обращать внимания на голос, отбросить его, снова запереть в мрачной темнице разума. Он беззвучно орал на другую свою сущность: «ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ПРЕКРАТИ СВОЕ НЫТЬЕ, БЕЗВОЛЬНЫЙ СЛАБАК, И СЛУШАЙ МЕНЯ, СЛУШАЙ, СЛУШАЙ, СЛУШАЙ – ТЫ НЕ БУДЕШЬ НИКОГО УМОЛЯТЬ И НЕ БУДЕШЬ РЕВЕТЬ, КАК ПРОКЛЯТОЕ ДИТЯ, ЧЕРТОВ СЛАБАК!!!»
Женщина прервала его внутренний диалог:
– Успокойся на минутку… прекрати дергаться… и послушай меня. Не переживай из-за девчонки…
Глаза Филипа Блейка распахнулись при упоминании Пенни, он посмотрел на женщину.
– …я увела ее в другую комнату, сразу за дверью, где ты хранишь всякий хлам. Чем ты занимаешься? Строишь клетку для маленькой сексуальной рабыни? Зачем она тебе здесь? – Женщина задумчиво закусила губу. – А знаешь… Даже не отвечай. Я не хочу этого знать.
Она поднялась на ноги, с секунду постояла рядом с ним и глубоко вздохнула.
– Я хочу приступить.
Шторм, бушевавший в голове Филипа, внезапно стих, как будто бы прогорел запал. Он с трудом сфокусировал взгляд на женщине – теперь она получила его безраздельное внимание – и наблюдал, как она, развернувшись, пошла по комнате, двигаясь с таким плавным величием, словно у нее в распоряжении было все время мира.
На мгновение Губернатору показалось, что он расслышал свист, сорвавшийся с ее губ, когда он подошла к большой, заляпанной грязью брезентовой сумке, валявшейся на полу в дальнем углу комнаты. Наклонившись, она нашарила что-то среди множества инструментов.
– Начнем с того, что я оглашу весь список, – пробормотала она, достав из сумки клещи.
Поднявшись на ноги, она повернулась и показала клещи Губернатору, словно предлагая ему сделать ставку на аукционе. «Какой будет первая ставка на эти прекрасные титановые клещи ремесленника?» Мишонн взглянула на своего пленника.
– Оглашу весь список, – повторила она. – Пока ты не сдохнешь, я буду применять к тебе каждый их этих инструментов. И первыми на очереди – эти великолепные клещи.
Филип Блейк сглотнул горечь и посмотрел вниз, на залитую кровью деревянную платформу.
Мишонн засунула клещи обратно в сумку, после чего вытащила оттуда другой инструмент, который продемонстрировала Губернатору.
– Следующим идет молоток. – Она с воодушевлением взмахнула им. – Этим пареньком я уже над тобой немного поработала.
Убрав молоток, она снова пошарила в сумке. Филип тем временем смотрел на заляпанную фанеру под собой и отчаянно пытался вздохнуть.
– НА МЕНЯ СМОТРИ, СВОЛОЧЬ!
Громогласная команда снова привлекла внимание пленника. В руках у Мишонн был небольшой цилиндрический прибор с медным наконечником.
– Ацетиленовая горелка, – с придыханием сказала она уже спокойным голосом. – Похоже, там еще много топлива. Прекрасно. Ты на ней готовил. – Мишонн холодно улыбнулась. – Вот и я буду.
Голова Филипа Блейка снова упала, в голове затрещал белый шум.
На другом конце комнаты женщина вытащила из сумки очередной инструмент.
– О, вот эта штука тебе точно понравится, – произнесла она, поднеся к свету согнутую ложку, чтобы Губернатор смог лучше рассмотреть ее. Ее вогнутая поверхность поблескивала в тусклом свете.
Голова Губернатора закружилась, запястья пронзило болью.
Мишонн долго искала в сумке очередной предмет и наконец вытащила его, продемонстрировав узнику.
– Электрическая дрель, – объявила она. – Похоже, ее недавно зарядили… Заряд полон.
Мишонн подошла ближе к Губернатору, пару раз нажав на кнопку дрели и показав ее мощь. Шум напоминал гудение бормашины.
– Думаю, начнем с нее.
Филипу Блейку пришлось собрать все оставшиеся капли силы, чтобы посмотреть в глаза женщине и увидеть, как, вращаясь, сверло начало медленно приближаться к его жилистому левому плечу, к тому месту, где рука соединяется с торсом – и где сосредоточены все нервные окончания.
В нормальном течении размеренной жизни маленького городка приглушенный вопль, раздавшийся в предрассветный час, когда еще не отступила темнота ночи, не только возбудил бы подозрения, но и внушил бы благоговейный ужас не заботившимся ни о чем горожанам, которые мирно спали с открытыми окнами, чтобы впускать в дом приятный весенний ветерок, или дремали в третью смену возле кассовых аппаратов круглосуточных магазинов. Но в тот момент, ровно в 1.33 по стандартному восточному времени, когда приглушенный слоями цемента, стекла и бетона – а также скотча, сдерживавшего крики, – стон раздался со второго этажа дома, где находилась квартира Губернатора, течение жизни в Вудбери, что в штате Джорджия, можно было назвать каким угодно, но только не нормальным.
