— Нужно объявить алярм в Преображенском и Семеновском полках — им не впервой брать Шлиссельбург. Немедленно начать выдвижение к крепости, блокировать ее и взять штурмом. Там канал, господа, все их воззвания и манифесты разойдутся по империи, как пламя по вязанке хвороста. Измайловский полк и Конную гвардию лучше оставить в столице гарнизоном — они ненадежны. Ведь так, Василий Иванович?
— Вы совершенно правы, Захар Григорьевич, — сухо ответил Суворов. Будучи старше на семнадцать лет, он недолюбливал выскочку. Да, Чернышев взял Берлин, но у того же Панина заслуг и побед не меньше. Полководческих талантов у графа не наблюдается, хотя мнит себя выдающимся военачальником. Но тот же Петр Панин о нем ядовито высказался в письме (которое перлюстрировали люди из тайной экспедиции — наблюдение велось за всеми — Екатерина не доверяла даже вроде близким друзьям) — «военный министр и комнатный генерал»
Вот только Василий Иванович знал, в чем причина стремительной карьеры графа Чернышева — в личных бумагах нашли две записки на французском языке, трогать их лакей не стал, но дал возможность скопировать содержимое. Милым изящным женским почерком на первом листке шли такие прелестные строчки:
«Первый день, как будто ждала вас, так вы приучили меня видеть вас; на другой находилась в задумчивости и избегала общества; на третий смертельно скучала; на четвертый аппетит и сон покинули меня; все мне стало противно: народ и прочее… на пятый полились слезы… Надо ли после того называть вещи по имени? Ну вот: я вас люблю!»
Вторая записка была такого же свойства, вот только почерк легко узнаваем — великая княгиня Екатерина Алексеевна искала отдыха от опостылевшего мужа в объятиях любовника. Хорошо, что матушка Елизавета Петровна выслала его в армию, зато немедленно появился другой — рождение цесаревича Павла было неизбежно…
Такие тайны обжигали, но Василий Иванович искренне присягнул Екатерине Алексеевне, и верно служил, прекрасно зная, что все ее тайны умрут вместе с ним. Вот и сейчас, глядя на графа Чернышева он прекрасно понимал, что Екатерина таким благосклонным отношением просто создавала себе опору для будущего царствования.
— Какие у вас на то планы, Захар Григорьевич? Все же в Шлиссельбурге сейчас до четырех тысяч инсургентов, и к ним постоянно подходят подкрепления. Возможны мятежи как минимум в двух пехотных и двух драгунских полках, что стоят гарнизонами по Новгородской губернии. Я знаю, что туда посланы манифесты от имени Иоанна Антоновича…
— От Ивашки беспородного, — взорвался Алехан, сверкнув глазами. И тут же болезненно сморщился, рука на перевязи задрожала:
— Надо объявить о том, что это самозванец…
— Не поможет, — резко произнес Суворов, — только ухудшит наше положение. Этому никто не поверит! Миних не станет служить самозванцу, как и генерал Корф — они его видели два года тому назад и сейчас признали. К тому же множество людей видели его выход из «каменного мешка», среди них княжна Мария Волконская и архимандрит Валаамского монастыря, бывший тогда в форштадте, — Суворов остановился и тяжело вздохнул — изменники уже не скрывали своих действий. А потому добавил:
— Их письма, кстати, мы перехватили — я думаю, вовремя — они могли внести смуту в умы не столько сторонников Иоанна, сколько противников нашей государыни, побудив их к самым решительным действиям. А это очень опасно на данный день. Так что не стоит называть его в наших воззваниях «Ивашкой» или самозванцем — кроме вреда такое ничего доброго не принесет. А вот объявить его неспособным к управлению государством нужно, упирая на то, что он долго просидел в узилище и не получил достойного образования. А еще упирать на то, что яблоко от яблони далеко не укатится, а многие хорошо помнят правление недоброй памяти Анны Иоанновны, особенно князья Долгорукие.
— Тогда лучше написать манифест от имени Сената — и тут пожалуй лучше всего поручить это дело Александру Ивановичу, у него прекрасный слог для таких обращений, — подытожил граф Чернышев и посмотрел на Глебова. — Возьметесь?
— К утру будет готово. Отдам князю Вяземскому — у него во введении имеются типографии.
Генерал-прокурор кивнул, соглашаясь — его предшественник на посту действительно владел эпистолярным жанром лучше его. Для препираний нет времени — все делают общее дело.
— Полки «старейшей» лейб-гвардии можно усилить лейб-кирасирским и Ингерманландским драгунским полками. А также Санкт-Петербургским и Нарвским пехотными полками — но второй подойдет к столице только к вечеру послезавтра — слишком велики переходы. Однако, думаю, что двух гвардейских и одного пехотного полка, а также лейб-кирасир и драгун будет вполне достаточно для полной победы над мятежниками. Как вы считаете, господа генералы?
— Я думаю, их хватит, — подытожил общее мнение генерал-аншеф Панин. — Мы будем иметь как минимум двукратный перевес. Даже если к мятежникам подойдет подкрепление, а в том у меня нет сомнения, мы должны разгромить их!
— Как это не горестно признавать, что русские будут воевать со своими соотечественниками, но иного выхода из горестного положения не вижу. Я сам возглавлю гвардию и войска и поведу их в поход на узурпатора и фельдмаршала Миниха.
На лицах некоторых генералов появилось беспокойство — о реальных дарованиях Чернышева знали многие, недаром сидел в плену у пруссаков в Кюстрине. Храбр, дерзок, удачлив порой, может преподнести себя — но отнюдь не полководец в столь важном деле, когда нужно проявить предусмотрительность. А потому Василий Иванович решил предложить другую кандидатуру, более подходящую.
— Я думаю, наши войска должен возглавить генерал-аншеф Петр Иванович Панин. Простите, Захар Григорьевич, но президент Военной коллегии, как и генерал-прокурор и кригс-комиссар Глебов должны оставаться в столице для спокойствия во благо державы! Все остальные должны выступить рано утром в поход со своими полками, которые следует поднимать незамедлительно. Вы согласны со мною, господа?
— Разделяю это мнение, — Вадковский кивнул головой, за ним последовал генерал-майор граф Брюс, внук Романа Виллимовича, в таком же лазоревом мундире подполковника.
— Согласен!
— Мнение верное!
— Так, думаю, будет лучше!
Согласие выразили оба генерал-прокурора, еще три генерала, последними высказались «заклятые друзья» Алехан и Петр Панин. В виду единогласного решения консилии, согласился и Чернышев, бросив недовольный взгляд на Суворова. И тут же высказал свое слово:
— Василий Иванович, как глава Тайной экспедиции, должен остаться в столице, во избежание возможных осложнений. Заговорщики могут выступить и в столице. Ведь так, господа? Вижу, вы согласны! Тогда консилия распускается, нужно поднимать войска…
— Подождите минуту, — Василий Иванович поднял руку, привлекая внимание. — Два года назад канцлер Бестужев-Рюмин направил императрице тайным меморандум о желательности варианта, при котором она выйдет замуж за Иоанна Антоновича. Ее императорское величество, вместе с графом Шуваловым встретились с «безымянным узником» и говорили с ним. После этой беседы меморандум Бестужева был оставлен без внимания, и более к нему не возвращались.
В комнате воцарилась тишина — о том никто из генералов не знал, даже в Сенате никто не ведал. С каменным лицом Василий Иванович произнес, видя как округляются от удивления глаза собравшихся:
— Нужно ввести в обман Иоанна Антоновича, предложив через Сенат направить к нему предложение — немедленно жениться на государыне Екатерине Алексеевне, царствовать вместе с ней, и тем самым остановить мятеж и дальнейшее кровопролитие. Если он ответить согласием, то в нужный момент арестовать его, или убить…
Глава 15
«Прикольная книга про «попаданца на троне» — стал Петром III Федоровичем, и выпутался из ситуации, все в шоколаде, гвардию разогнал и всех победил. Императрица Екатерина свет Алексеевна сама в постель легла, согласно высказыванию — нравиться, не нравиться, ложись моя красавица. Верной и преданной супругой стала — аж слезу прошибает от сентиментальности. А если у нее ПМС, то красотки у трона толпою — выбирай любую. И «детектор лжи» встроенный — любого предателя за два слова на «чистую воду» вывести раз плюнуть. Войска маршируют — полк туда, батальон сюда. И Кулибин пулемет сварганить может, и ружья магазинные, нарезные. Торпеды и броненосцы — велика мощь Державы Российской! Красиво, конечно — но от реальности далековато», — Иван Антонович перевернулся на бок, узкое ложе, сколоченное из досок, даже не заскрипело, хорошо его сколотили и прикрепили к каменной стене.
