– Молчать. Не двигаться. Говорить только с разрешения. Понял, сука? Ну?!
Мужчина, на глазах теряя апломб, еле слышно, подобострастно прохрипел:
– П-о-о-о-нял…
Горе небрежно толкнул его назад на кровать и встал поодаль…
Я протянул руку назад:
– Фотографии.
Подполковник вложил в нее объемистый пакет. Я разорвал его и швырнул фотографии в лицо мужчине:
– Здесь самые невинные за последние три месяца. Так, мелочовка. Групповые гомосексуальные акты с использованием всяческих приспособлений. Есть еще другие, на которых запечатлены уже насилие и пытки во время совокупления. В наличии есть также несколько фильмов очень высокого качества.
Я опять протянул руку назад:
– Документы.
Подполковник вложил в нее еще один пакет, который я также разорвал и бросил его содержимое в лицо нашему собеседнику:
– Это копии чеков на подарки любовникам из самых престижных салонов и от самых дорогих портных Берлина. С адресами доставки, с милыми сердечными открытками и счетами за цветы. Здесь же признания несовершеннолетних лиц, участвовавших под принуждением в оргиях. Здесь же медицинские заключения врачей о полученных ими травмах. Что будем со всем этим делать, господин рейхсляйтер? Ваши интимные отношения попадают под статью параграфа 175 уголовного кодекса Германии, в соответствии с которой вам положено тюремное заключение сроком на три года. При отягчающих обстоятельствах – десять лет. И это уже не говоря о том, что вы умудрились нарушить все писаные и неписаные этические правила члена НСДАП.
При последних словах мужчина резко вскинул голову и посмотрел на меня взглядом, в котором плеснулся страх.
Я в ответ делано-сочувствуеще развел руками:
– Мне-то, собственно, наплевать, какие у вас сексуальные предпочтения, господин Рэм. По моему глубокому убеждению, это сугубо ваше личное дело. Но вот вашим товарищам по партии, которые имеют на вас очень большой зуб, думаю, эта фотогалерея, приправленная документами, очень понравится. А может, господин начальник генерального штаба штурмовых отрядов желает, чтобы все эти документы попали в партийную прессу? Ну, например, в утреннюю «Фелькишер Беобахтер» или вечернюю «Дер Ангрифф»? Или эти документы мне с нарочным лучше передать председателю партийного суда НСДАП господину Гримму, который давно алчет вашей крови, но никак не может ее пустить из-за отсутствия фактических материалов на вас? Как мне логичнее поступить, господин Рэм?
Рейхсляйтер покосился на «росомаху», который продолжал стоять рядом как бездушный автомат, сел ровнее и бросил короткий взгляд в сторону двери.
Я чуть улыбнулся:
– Ваша охрана внизу пьяна до поросячьего визга, и вдобавок некие доброхоты поделились с ней кокаином. Так что не дергайтесь и отвечайте на мой вопрос.
Рэм вымученно помассировал виски:
– Кто вы такие?
В ответ я недоуменно откинул голову:
– Мы? Разве вы не видите, что мы просто так мимо проходили. А потом решили зайти на огонек. Но если мы вам мешаем, то можем уйти. Так нам уходить? – Я приподнялся со стула и вопросительно посмотрел на главу штурмовиков НСДАП.
Он резко побледнел и ладонью смахнул со лба обильно выступивший пот:
– Подождите. И не надо никуда отправлять эти документы.
Я придвинулся к нему и чуть понизил голос:
– Это просто пожелание, которое можно проигнорировать, или настойчивая просьба, к которой надо обязательно прислушаться, господин Рэм?
Он почти всхлипнул:
– Настойчивая просьба… Прошу вас…
– Можете обращаться ко мне как к Андрэ.
– Прошу вас, господин Андрэ…
– Ну, если вы так настойчиво просите, то почему бы не остаться и не выслушать вас, из-за чего этим документам не надо давать ход, – я опять удобно разместился на стуле и закурил.
Рэм несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул, беря себя в руки. По-видимому, ему это удалось, так как он уже более ровным, тихим голосом произнес:
– Все же, кого вы представляете и что вы хотите, господин Андрэ? Я так понимаю, что если бы вашей целью была моя компрометация, то вы бы здесь не сидели, а документы уже находились бы на столе председателя партийного суда НСДАП.
Я нагнулся, поднял с пола его одежду и бросил ее ему:
– Для начала я хочу, чтобы вы надели штаны, господин рейхсляйтер.
Дождавшись, пока Рэм торопливо оделся, а «росомахи», завернув в одеяло, вытащили из номера его любовника, я жестом потребовал у подполковника:
– Документы по «Колибри».
Взяв переданную Стасом папку, я протянул ее затравленно глядящему на меня рейхсляйтеру:
– Знаете подпись Гитлера? Не ту стандартную факсимильную, а специальную, для особо важных документов, у которой последняя буква «р» имеет завиток вверх, а не вниз, как обычно?
Он торопливо закивал головой:
– Конечно, знаю. А откуда вы?..
– Неважно. Лучше возьмите и прочитайте вот это, – я протянул Рэму утвержденный Гитлером план по его убийству и уничтожению штурмовых отрядов.
По прогнозам наших психологов, начальник генерального штаба СА должен был сейчас «сломаться», не выдержав второго психологического удара. Вначале его поставили перед фактом, что за ним следят. И не просто следят, а документируют все его похождения, которые, в соответствии с идеологией нацистов, являются несовместимыми с членством в НСДАП. Если эти задокументированные факты будут преданы гласности – это не просто конец карьеры. Это жизненный крах честолюбивого и амбициозного рейхсляйтера, видящего себя в партийной иерархии, по меньшей мере, вторым после Гитлера человеком.
Ознакомление же его с ликвидационным планом должно было показать, что вся его жизнь висит на волоске. Что Гитлер хорошо осведомлен об амбициях главы штурмовых отрядов НСДАП и не собирается терпеть рядом с собой конкурента, в распоряжении которого находится такая грозная сила, как пятьсот тысяч штурмовиков.
И он действительно «сломался». Это было видно по тому, как явно задрожали его руки, как он поник, прочитав последнюю страницу, как безнадежно опустил голову. Теперь рейхсляйтеру надо было немедленно дать понять, что он не останется один на один с неизбежностью, а может приобрести могущественных покровителей, если сумеет реально оценить создавшееся положение. И что эти покровители – его единственная надежда. Поэтому, когда он безжизненно отложил папку, из-за моей спины раздался раздраженно-сухой голос Юргенса:
– Ну-ка встаньте, Эрнст.
Рэм недоуменно вскочил и начал всматриваться в темный угол номера, в который, по предварительной договоренности, сел неформальный глава промышленников и финансистов Германии, когда мы вошли в помещение. Чтобы рейхсляйтеру было лучше видно, кто с ним разговаривает, я убрал лампу от его лица, поставил ее на столик и накрыл абажуром.
