Я склонил голову и увидел свою невесту. Настя смотрела на меня, как лилипут на Гулливера. Во взгляде ее читались и злость, и обида.
— Мужчины! — фыркнула она, как сиамская кошка. — Я уже битый час стою возле вас, а вы даже не соблаговолили поздороваться.
— Прошу меня извинить покорно, задумался, — повинился я.
— Задумались?! Наверное, о цесаревне, этой драной кошке, этой… — тут моя суженая запальчиво произнесла слово, которое ей не полагалось произносить ни по возрасту, ни по месту нашего нахождения.
Я быстро закрыл ее рот ладонью и утащил как раз к тем кустикам, куда до нас бегала уйма народа.
— Ты чего говоришь, Настя?! В Сибирь захотела?
— А что, донесете на меня? — Невеста вскинулась на меня, как жена декабриста на портрет царя Николая.
— С ума сошла?! — вопросом на вопрос ответил я. — Тут и без меня доброхоты найдутся.
— А что, ее величеству можно так говорить, а мне нельзя?
— Ее величеству можно делать все, что угодно, а тебе и впрямь нельзя.
— Ну вот, — всхлипнула Настя. — Значит, вам захотелось меня обидеть, да? Как узнали, что матушка-императрица меня в невесты ваши прочит, так сразу всю деликатность обхождения позабыли.
Я растерянно открыл рот.
Настя, вытерев слезы, продолжила:
— А я, может, не хочу идти к вам в жены. Я, может, другого люблю или даже других. Вот!
— Че-е-его? — протянул я, услышав такие новости.
— А вот чего! Что слышали! — Девушка капризно топнула ножкой. — Мне сразу двое нравятся. Один из них — сочинитель господин Гусаров (я его, правда, никогда не видела), но уверена, он прекрасной души человек.
— А вдруг Гусаров — толстый и лысый скряга, вдобавок женатый? — потешаясь, спросил я.
— Это невозможно, — разозлилась Настя. — Иначе ему бы не удалось написать столь прекрасную и возвышенную книгу. Уверена, он красив и душой, и телом. В отличие от некоторых, — многозначительно добавила она.
«Некоторые» чуть не падали в обморок от хохота.
— Ладно, с первым объектом вашей любви мы разобрались. Кто ж тогда будет вторым?
— А второй — тоже гвардеец, вроде вас, но только вы, барон, ему и в подметки не годитесь. Он высокий, красивый и храбрый.
— Получается, что со вторым, в отличие от сочинителя Гусарова, вы встречались?
— Да, всего один раз, но этого хватило, чтобы полюбить на всю жизнь. Он действительно отважный, не побоялся войти в горящий дом и спасти моего Митяя.
Я вздрогнул, вспомнилась прошлая зима, пожар, погорельцы, среди которых была девушка, которая показалась в тот момент гораздо моложе своих лет…
Она увидела во мне спасителя, ринулась ко мне и с мольбой, кинулась в ноги:
— Спасите Митяя, добрый человек, век за вас молиться буду. Он же маленький, несмышленый, месяц всего исполнилось.
— Где он? — подняв ее с колен, произнес я.
— В моей комнате, — стуча зубами от страха, заговорила она, — на втором этаже. У него колыбелька маленькая с ручкой. Я там его оставила, забыла, когда все началось.
— Ты его забыла?! — вскричал я.
Она снова бухнулась на колени, обхватила мои ноги и заголосила:
— Спасите Митяя, дяденька. Христом умоляю!
— Цыц, девка, потом ныть будешь.
Последнюю фразу я незаметно для себя произнес вслух.
— Вы?! — Настя отпрянула от меня, захлопала большими ресницами. — Так это были вы?
— Это был я, — сказал я и чмокнул невесту в хорошенький носик.
Потом… потом были поцелуи, невинные и страстные одновременно, объятия и слезы (куда же без них). Я возвращался с бала окрыленным, подхваченный неведомой силой, но спроси меня кто, люблю я Настю или нет, боюсь, мне бы не удалось дать ему точный ответ.
На следующий день я заглянул в редакцию, принес последние листки, которыми заканчивался мой роман. Все точки были расставлены, все ружья выстрелили. Убийца найден и наказан, главный герой получил заслуженный приз. «Хеппи-энд», как сказали бы в Голливуде.
Но редактору концовка не понравилась.
— И что, это все? — недоуменно спросил он.
— Да, финита ля комедия, — отвечал я.
— Простите, молодой человек, но как же так?! — заволновался редактор. — Вы приучили читателя к вашим героям, их приключениям, тайнам, загадкам, интригам и вдруг обрываете на самом интересном месте.
— Почему на самом интересном месте? — не понял я.
По логике вещей книга получилась вполне завершенной, все сюжетные линии пришли к логичному исходу, я выдоил историю, как корову, досуха. И вдруг такое заявление редактора.
— Да потому, что читателю интересно узнать, что было дальше! Это как наваждение. Вы же бросили ему косточку с барского стола, приоткрыли чуток завесу и тут же ее прикрыли. Непорядок, господин сочинитель. Вернетесь к себе на квартеру и пишите снова. Пишите, что вашей душе угодно, но только чтобы герои были те же да чтоб приключений у них было поболе. Иначе не поймет вас читатель, ой как не поймет! Так что, господин Гусаров, ступайте и без продолжения не возвращайтесь, а мы позаботимся, чтобы как можно больше людей узнали, что история ваших гномов и эльфов будет иметь продолжение. На том и порешим.
Я хмыкнул и отправился домой, ломая голову над новыми напастями, которые должны свалиться на головы моих героев. Пожалуй, прав редактор: я и сам свыкся с персонажами, как с родными, и, ставя финальную точку, испытывал не только радость, но и грусть, как бывает в момент расставания с близкими людьми.
Дом мне построили в середине зимы. Я проинспектировал его и остался доволен. Получился солидный особнячок, немного напоминающий московские купеческие. Для одного человека более чем достаточно, а вот как воспримет его императорская фрейлина Настя Тишкова, успевшая привыкнуть к роскоши, неизвестно. Остается надеяться, что с милым вроде меня ей будет неплохо в любом месте.
От широких ворот к дому вела расчищенная дорожка, посыпанная песком: нелишняя предосторожность в зимнюю пору. Она заканчивалась каменным крыльцом. Поднявшись по ступенькам, гость останавливался возле высоких двустворчатых дверей. Жилая часть располагалась на втором этаже. Первый предназначался под комнаты для прислуги и возможных постояльцев, кухню и прочие необходимые для хозяйственных нужд помещения.
Адъютанту приходится много времени проводить в седле, поэтому к дому пристроили маленькую конюшню. Лошадь пришлось покупать за свои деньги.
Я остановил выбор на ласковой и спокойной кобыле по кличке Ласточка.
Весной, как только наступит теплая и сухая погода, артельщики обещали приступить к штукатурке и покраске.
