Однако, как обойти закон об «ревизской сказке», иначе говоря, переписи населения для начисления подушного налога в казну, я пока не знал. Обычно такие мероприятия проводились раз в пятнадцать лет, иногда военными, чаще гражданскими чиновниками. Помещик предоставлял списки своих крепостных, и на общих сходах они проверялись инспекторами простым наличием людей.
Последняя перепись произошла в 1794 году, пять лет назад и за время до следующей, при желании, можно было поменять имена новых живых крестьян на умерших и опередить ноу-хау Павла Ивановича Чичикова на четверть века, причем не корысти ради, а исключительно для благородного дела.
Однако я не знал, как отнесется мой предок к такой афере, и не рискнул без его разрешения отправить бедолаг в его имение. Поэтому единственное, что я мог сделать для «душегубов», это оставить им денег на пропитание. Чтобы не вводить атамана в соблазн личного обогащения, я попросил собрать сход и при всех передал ему деньги на кормежку.
Разбойников растрогала такая забота. Поэтому наше расставание получилось более сердечным, чем встреча.
Нас со старичком почти всем поселением проводили до большой дороги и перекрестили на прощание.
— Пора прощаться и нам, — сказал леший, когда мы остались одни. — Бог даст, еще свидимся.
— Может быть, расскажете на прощанье, кто вы такой на самом деле? — спросил я, задуренный его постоянными сменами поведения.
— Зачем это тебе? — удивленно спросил он.
— Вокруг меня скопилось слишком много тайн, и я хочу разобраться, что происходит на самом деле, — ответил я.
— Зачем? — опять задал он вопрос, на который ответить было не так просто, как кажется. Действительно, что бы дали или изменили в моей жизни такие знания?
— Тебе скучно и хочется вернуться домой? — насмешливо спросил дед. — Если хочешь, я это мигом устрою.
— Я не в том смысле, — заюлил я, холодея при мысли так сразу, без подготовки, оказаться в своем времени и больше никогда не увидеть Алю. — Интересно же разобраться в том, что происходит. Все-таки нахожусь я здесь, а механизма перемещения не понимаю…
— Тебя интересует собственно физика или философия вопроса? — поинтересовался старик, смешно, по-клоунски, задирая рубаху и еще выше поддергивая свои и без того короткие портки, повязанные вместо пояса мочалом.
Смотреть на его ужимки было забавно, я засмеялся и невольно сбился с серьезного тона.
— Ты не стесняйся, спрашивай, что хочешь, — поощрительно улыбнулся он, — мы с тобой сядем рядком и, не спеша, решим все проблемы времени и человечества.
— Вот этого я сделать и не могу, — улыбнулся я в ответ, удивляясь собственной занудливости, — у меня со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было. Мне бы сначала подкрепиться.
— Вот и живи, как живется, боюсь, что личных проблем у тебя хватит и без изучения теории смещения времени.
— Что вы этим хотите сказать? — с тревогой спросил я, но уже в пустоту. Старый фигляр, как всегда, исчез в самый интересный момент разговора.
Мне оставалось только вздохнуть и сесть на лошадь, вычищенную и оседланную молчаливым парнем, который в охотку, видимо, истосковавшись по крестьянской работе, занимался ею со вчерашнего вечера. До Завидово отсюда было недалеко, верст шесть-семь, и доехали мы с повеселевшей кобылкой до места довольно быстро, меньше, чем за час.
В имении царили покой и умиротворение. После вчерашнего боевого похода хозяин и гости устроили очередной банкет, гуляли полночи и еще почивали. Как и следовало предположить, облава никаких результатов не дала, если не считать пары лис и десятка зайцев, затравленных разгоряченными охотниками.
Алю, вопреки моим опасениям, мое ночное отсутствие не встревожило. Сказала, что «контролировала ситуацию» и ничего плохого со мной не могло случиться. Меня, когда жена употребляла совершенно несвойственные для провинциальной барышни, в которую она медленно, но верно превращалась, слова и выражения, разбирал смех. Расхохотался я и в этот раз.
— Нечего веселиться, — сердито сказала она, — иди, мойся, а я пока прикажу накрыть на стол.
Я в зародыше, чтобы не спровоцировать обиду, подавил мысль о том, как быстро дворовая девчонка научилась пользоваться услугами других людей, и отправился приводить себя в порядок. Есть хотелось зверски.
— Иван и кузнец вернулись? — спросил я Алю, когда мои возможности поглощать пищу была полностью исчерпаны, сил осталось только на то, чтобы добраться до дивана и растянуться на прохладном атласе его обивки.
— Вернулись, вчера. Хотели сегодня опять идти, да я Ивану велела дождаться тебя, сказала, что ты скоро будешь.
— Пошли, пожалуйста, за ним и кузнецом, — попросил я, — нам нужно поговорить. Да, пусть придет тюремщик.
Пока Аля отдавала распоряжения, я чуток вздремнул, закладывая фундамент будущему жирообразованию.
Иван с Тимофеем без стука вошли в комнату, прервав самый сладкий момент сна. Я, медленно возвращаясь в реальность, сонно вытаращил на них глаза, встряхнулся и сел на диване. То, что они никого не нашли и не могли найти, было понятно, потому их рассказы о вчерашних подвигах меня не интересовали. Иван, напротив, был заинтригован моим ночным отсутствием.
— Какие новости? — безразличным голосом, что выдавало его крайний интерес, спросил он. — Что узнал?
— Узнал, что мы дураки, — конкретно ответил я. — Никакого оборотня не существует.
— Как не существует? — разом воскликнули оба искателя приключений.
— Очень просто. Все это подстроил Вошин.
— Как так? — округлил глаза Иван. — Нешто можно такое устроить? Он что, и волка оживил?! Ну, ты, ваше благородие, и скажешь!
— Зачем кого-то оживлять! Думаю, дело было так: когда его заперли в холодной, то поставить охрану никто, и мы с тобой в том числе, не догадались…
— Его же на замок закрыли! — возразил, было, солдат, но тут же скривил огорченно лицо и почесал затылок. — Думаешь, привратник выпустил?
— Может быть, и он, я за ним уже послал, придет — проверим. А вообще-то выпустить мог кто угодно, любой, у кого был ключ.
— А откуда там волк взялся?
— Его могли посадить той же ночью. В этом мы еще разберемся.
— Выходит, что он даже бабу свою не пожалел, отдал на растерзание?
— Ну, такие люди, как Иван Иванович, если их прижмет, обычно никого не жалеют. Только думаю, зверь загрыз не его любовницу, а женщину, которая пропала в селе, ту, о которой говорил Тимофей.
— Неужто тетку Зинаиду ирод сгубил! — ударил себя по колену кузнец, внимательно слушавший и пытающийся вникнуть в суть не совсем понятного ему разговора.
