Давно ходят разговоры про создание более сложной системы младших командиров, может, до этого и дойдет, — добавил он после паузы. — Я думаю, это было бы полезно. Не каждый может стать офицером. У кого характера не хватает, у кого честолюбия, а кто так и остался на всю жизнь босяком из деревни, как Ахманов. Рубака он знатный, но больше десятка человек я ему никогда не доверю. Махать саблей и командовать — очень разные вещи. Но награда за воинские заслуги и градация жалованья, пусть и небольшая, необходимы. Да и права. — Подумав, продолжил: — В зависимости от должности. Обозный не должен быть равен боевому сержанту. Младший сержант, просто сержант, старший, взводный, ротный, полковой. Ну что-то в таком роде. Станешь генералом, — вставая и отряхиваясь, сказал он, — вспомни мои слова.
* * *
Дверь скрипнула, и в комнату вошла хозяйка дома. Он ее мельком видел и даже не знал, как зовут. Лесьер насторожился и приподнялся на кровати. Она не стала дожидаться удивленного вопроса. Наклонившись, взялась за подол платья, одним движением сняла его и осталась в слабом свете луны из окна совершенно обнаженной. Единственной деталью одежды был маленький крестик на шее. Лесьер от неожиданности поперхнулся и уставился на женское тело. Она шагнула вперед и, ни слова не говоря, скользнула под легкое одеяло, прижавшись горячей грудью.
— Зачем? — прохрипел он. Женщина молча отстранилась и, склонившись над Лесьером, стала покрывать его тело быстрыми поцелуями, спускаясь по его груди к животу. Поцелуи становились все настойчивее, и он невольно почувствовал, что возбуждается, и начал отвечать на ласки. Сначала неуверенно, потом все раскованнее.
Она приподнялась и, наклонившись, поцеловала его в губы, затем села на мужчину в позе наездницы. Сначала движения были медленными. Она только давала почувствовать: прикоснется — отодвинется. Лесьер больше ни о чем не мог думать, только желал ощущать ее всю. И тут она резко насадила себя. Движения становились все более быстрыми и сильными, она уже не контролировала каждого движения. Лесьер гладил ее упругие груди, когда она наклонялась вперед, целовал их в это время. Женщина дышала все чаще, временами закрывала глаза, выгибалась, помогая движениями своего тела его стараниям, и ее выдохи перешли в сладострастные стоны.
Так продолжалось довольно долго, ему казалось, что уже никогда не кончится, но она с громким криком замерла и медленно легла ему на грудь. Он осторожно гладил ее по волосам и без единой мысли в голове ощущал довольство здорового и сильного самца, вдыхая запах молодого женского тела и чувствуя, как она с удовольствием реагирует на его ласки. Сейчас он не думал про жену — он был просто доволен собой.
— Может, все-таки скажешь зачем? — проведя рукой по спине и спускаясь вниз, спросил он опять.
— Чем зажмут где-нибудь в сарае — и всем взводом, лучше я уж сама выберу, с кем и когда, — негромко сказала женщина. Говорила она по-русски правильно, но растягивая слова. Польский достаточно похож, а за сотню лет с присоединения многие, незаметно для себя, стали говорить на странном суржике, где прекрасно соседствовали и русские, и польские слова и выражения. — Через деревню как идут военные, так стон и крик только и слышен. А уж остановятся — так и вовсе горе для баб. Половину изнасиловали. Некоторых по несколько раз. — Она говорила все это, не поворачивая головы, уткнувшись ему в плечо. — А ты мне понравился. Чистая правда. Молоденький, но уже офицер, и слушаются тебя. — Здесь Лесьер вместо уважения услышал легкую насмешку. — Сам бы не подошел.
— У меня жена есть.
— А у меня муж… Возможно, — после паузы сказала она. — Или лежит где-то. Ушел, и не слыхать ничего. В деревне семьдесят восемь домов, и больше пяти сотен раньше жило. Теперь мужиков полсотни осталось, остальные неизвестно где. Не желаю ждать, пока твой усатый кривоногий урод юбку начнет задирать.
Это она про Ахманова, понял Лесьер.
— Наши дураки мусульман жгут и небось тоже баб не пропускают, потом ваши приходят и месть устраивают. Бабы-то в чем виноваты? Лови того, кто вашу деревню жег и добро оттуда воровал, а нас не трогай. Только на войне таких, как мы, не спрашивают, а на такой войне, когда соседи все обиды до Адама вспоминают, чтобы себя оправдать, — тем более. Есть у тебя злость на пана, молящегося Аллаху, — сажай его на вилы, а крестьяне из другой деревни, живущие не многим лучше, чем мы, при чем? Сами разбудили зверя, а теперь крови столько пролили, что уже и не остановить. Если нельзя избежать, пусть лучше так… чтобы сладко было…
— Значит, так, — переспросил Лесьер, переворачивая ее на спину, — тебе все равно с кем, главное, чтобы защита была?
— Не все равно, — улыбаясь, ответила женщина, — выбирала, но защитник потребен. Вот такой весь из себя симпатичный и горячий. И мужика у меня уже полгода не было. — Она протянула руку и провела контроль качества. — Давай, красавчик, — прошептала, — иди ко мне, я знаю, ты можешь быть нежным.
Лесьер начал жадно целовать ее плечи, шею, грудь, лицо, губы. Она охотно ответила на его ласки и, задыхаясь, прошептала:
— Иди ко мне.
Он осторожно лег сверху, и женщина обхватила его поясницу ногами. Она больше не контролировала себя, лицо исказилось, ногти вцепились в спину, царапая ее до крови, ноги подталкивали вновь и вновь, задавая ритм. Он тоже продолжал атаковать, не помня себя. Сначала ее тело забило мелкой дрожью, потом она начала в голос кричать, выгибаясь под ним. Голова металась по подушке, кидая в стороны распустившуюся косу.
— Не останавливайся! — почти умоляюще простонала женщина, когда на мгновение он замер, и потянула его на себя. — Видишь, я не ошиблась — улыбнулась она, когда он без сил лег рядом. Убрала с лица волосы, на ее губах играла счастливая улыбка, — ты чуть не разорвал меня…
— Тебе было больно?
— Дурачок. — Она прижалась к Лесьеру вся, так что он почувствовал каждую клеточку ее тела. — Спасибо тебе. — Она поцеловала парня. — Мне было хорошо. Сейчас я отдохну, — расслабленно пробормотала, — а потом попробуем еще раз.
Утром он проснулся и с удовольствием убедился, что это был не сон. Она лежала нагая на боку, к нему спиной, пышные русые волосы разметались на подушке.
При свете он внимательно осмотрел знакомое на ощупь тело и остался доволен. Не худосочная девица, да это и так ясно было, но очень даже ничего. Не только в темноте хороша — вполне приятно посмотреть. Талия тонкая, бедра широкие, и грудь твердая и очень симпатичная. Раньше не видел, но на спине было несколько родинок, спускающихся наискосок от левого плеча к пояснице. Нос курносый, и брови почему-то темнее волос. Лет через десять оплывет и состарится от тяжелой работы, но сейчас очень заманчиво выглядела. Желающие познакомиться поближе среди солдат обязательно отыщутся. Неудивительно, что искала защиты. Такую роскошную женщину непременно будут лапать. То-то он не обратил внимания раньше — ходила вся замотанная в тряпье, пыталась хоть таким образом стать менее заметной.
