В ожидании Фомы я поцеживал дорогой «Боярский мед», отличавшийся от других сортов количеством меда и технологией приготовления. Для него бралось медового сота в 6 раз больше, чем воды; он кис неделю, потом его сливали в бочку, где он стоял еще неделю с дрожжами. Потом его еще варили вместе с патокой. Процесс был сложный, но результат того стоил. Во всяком случае, когда появились Митя с Фомой, голова у меня была светлая, а ноги ватными.
Едва мы поздоровались с Фомой, как Митя принялся требовать заслуженную награду. Чтобы он не мешал нам разговаривать, я дал ему две медные московки. На эти деньги он вполне мог помянуть своего выдающегося папашу. Избавившись от свидетеля, я, не теряя времени, изложил Фоме свою просьбу. Она его удивила и даже немного напугала.
— Опасно это, а как народишко проведает, что тогда будет? — первым делом отказался он.
— Если у меня не получится, ты будешь не при чем, — сказал я, — а так, за пустячную работу получишь половину ефимки.
— Половину? — переспросил он. — Оно, конечно, лестно, да вдруг, что выйдет… Если бы было из-за чего рисковать…
Намек был прозрачный, но чтобы не будить излишнюю алчность, я не спешил поднимать плату.
— Так в чем риск? Откроешь нам дверь, потом за нами запрешь, и все дела. Тебя никто не видел, и твое дело сторона.
— А как управляющий узнает? Это такой гад ползучий, не приведи господи!
— Управляющий? — удивился я. — Как он, кстати, поживает?
— Он-то живет хорошо, а вот остальные из-за него плохо.
Кажется, о ночном похищении Ивана Никаноровича Фома еще не знал. Это меня удивило.
— Ладно, получишь ефимку, только дело нужно сделать так, чтобы ни одна живая душа об этом не узнала!
— Обижаешь, если я за что возьмусь, то никогда не подкачаю!
В этом, имея некоторый жизненный опыт, я уверен не был. При всех несомненных национальных достоинствах, обязательность и аккуратность не самое сильное наше качество. Однако других вариантов незаметно попасть в имение у меня не было, приходилось рисковать.
— Договорились, — сказал я.
— Тогда деньги вперед, — живо отреагировал Фома.
— Деньги только после выполнения работы.
— Не доверяешь, думаешь, запью и подведу, — грустно, со скрытым упреком, констатировал он.
Именно так я и думал, но развивать тему не стал, опять-таки зная ранимость и обидчивость нашей загадочной славянской души. Что делать, если мы любим ломать и не любим строить. И еще нам очень не нравится, когда выносят грязь из нашей избы.
— Как стемнеет, жди нас возле своего лаза, — закрывая тему денег, перешел я к конкретному плану.
— Так ты не один будешь?
— Нет, не один.
Фома задумался, причем думал не просто так, а весьма выразительно. Я даже представлял, о чем.
— Больше ефимки все равно не дам, — ответил я живым словом на его тайные помыслы. — Не хочешь помочь, как хочешь, другого найду.
— Да нет, я ничего такого, мне-то что с того? Хоть артель приводи. Только вот… — начал говорить он, но не успел докончить, в кабак ввалилось сразу несколько новых посетителей. Тотчас ровный гул голосов смолк, и повисла напряженная тишина. Смысл общего молчания был прост, что это, мол, за чучела явились в наши Палестины.
Чучела, в количестве пяти человек, громко переговариваясь на одном из славянских языков, заняли свободный стол и оглядывались в поисках полового. Одеты оны были почти как легко вооруженные европейские рыцари, но более ярко и живописно.
— Эй, пся крев, — окликнул один из них официанта на вполне приличном русском языке, — подай все, что у вас есть тут самое лучшее!
Половой издалека поклонился и исчез. Поляки были изрядно пьяны, самоуверенны и внутренне агрессивны. Безоружные московиты угрюмо наблюдали, как иностранцы нагло ведут себя в их родном кабаке, но до времени терпели глумление над своим национальным достоянием. Межу тем рыцари завели громкий разговор по-польски, что еще больше сгустило общую атмосферу недовольства. Хотя отдельные слова русским были понятны, но общий смысл разговора терялся в шипящих звуках непривычной речи и воспринимался, как явное издевательство.
— Ох, как мы их сейчас будем бить! — с вожделением сказал Фома, выражая общее чувство, охватившее мирных московских обывателей.
Относительно того, кто кого будет бить, я, так как он, — уверен не был. Поляки были одеты в легкую парадную броню, но вооружены, что называется, до зубов, саблями и боевыми топорами, что делало русский четырехкратный численный перевес эфемерным. К тому времени, когда половой принес рыцарям заказ, отдельные горячие головы уже нетерпеливо привставали со своих скамеек, словно всматриваясь в непрошенных гостей. Те, в свою очередь, понимали, что здесь скоро начнется, и вызывающе поглядывали на восточных братьев.
Времени на глупые разборки у меня не было, но и смотреть безучастно на готовящееся кровопролитие я не мог. К тому же резня вполне могла лишить меня необходимого помощника, Фома уже изнывал от нетерпения почесать кулаки.
Дегустация панами напитков на какое-то время отдалила неминуемый финал, но лишь на время. Когда гости утолили первую жажду, рыцарь в собольей шапке с бритым подбородком и вислыми усами картинно оперся локтем на стол, сел боком и принялся с явным вызовом оглядывать посетителей. Кончилось это тем, что он подобрал себе условного противника и начал пристально рассматривать здорового парня в красном кафтане.
Тот встретил вызывающий взгляд и в свою очередь уставился на поляка. Какое-то время они играли в переглядки, после чего пан презрительно сплюнул на пол.
Такое поведение по любым канонам можно было посчитать оскорблением. Парень так и это и понял, он начал медленно вставать. Поляк довольно ухмыльнулся и поднялся ему на встречу. Мне это совсем не понравилось. Русский был безоружен, а пан, как только встал во весь рост, сразу же взялся рукой за эфес сабли.
Честно говоря, к Польше и полякам я отношусь хорошо, никакой идиосинкразии к помощникам Лжедмитрия у меня не существовало, но в данном случае пан рыцарь был явно не прав.
— Погоди, — сказал я Фоме и подошел к забияке. Рыцарь оказался примерно моего возраста, не очень крепок, но самоуверен до предела.
— Ясновельможный пан хочет помериться силами? — вежливо спросил я.
Появление нового лица крайне заинтересовало зрителей. Тем более, что на мне были надеты кольчуга и бухарский шлем, а на боку висела сабля. Поляк смерил меня презрительным взглядом. Моя кольчуга, по его мнению, не шла ни в какое сравнение с его дорогим нагрудным панцирем, а сабля в простых кожаных ножнах — с его золоченым эфесом и украшенным самоцветами оружием.
