- Пусть делает. Не тебе одному Господь разум даровал.
Прощальный щелчок по самолюбию не омрачил моей радости: ассигнованные к изысканиям средства превосходили самые смелые надежды. Окладные доходы Петр использовал бережно, сознавая ограниченность платежной способности крестьян. С военной добычей расставался легче. Особенно приятно, что добыча сия изъята из шведских экспортных ресурсов, а сами заводы разрушены до основания! Это значит, отмена эмбарго не уронит английские цены. Возможность прямого объявления войны Британией, ради личных интересов короля, я оценивал не слишком высоко, а вражеское наступление через Германию, ввиду приближающейся осени, не могло быть предпринято ранее будущего года. Достаточно времени, чтобы принять контрмеры.
По возвращении в Петербург после того, как срочные дела в Або и на Ладоге были улажены, Григорий Петрович Чернышев откомандировал в мое распоряжение из Адмиралтейской конторы мастера Никонова и помощников, коих тот указал. Царские приказы надлежит исполнять независимо от разумности оных, посему к строению подводного судна стоило отнестись со всей серьезностью. Как примерно к пресловутому perpetuum mobile.
На что можно было рассчитывать в виде побочных выгод? Да хотя бы улучшить водонепроницаемость минных корпусов, устройство которых представляло довольно близкое подобие с корабельной обшивкой. Только кораблю малая течь не опасна, а пороховому заряду - губительна. Примерно половина притопленных под воду мин утрачивала способность взрываться через день-другой, мне же хотелось сохранять их на боевом взводе по нескольку месяцев. Мой новый подопечный достоинства подводного взрыва понял моментально, согласившись поработать одновременно над этой инвенцией.
Как я и предполагал, Ефим Прокофьич в своих планах почитал воздух несжимаемым. Подплыв под вражеский корабль, он собирался выбраться из 'потаенного судна' одетым в костюм из юхотной кожи с бочонком на голове, в котором должны быть сделаны против глаз стеклянные окошки. В руках - бурав для проверчивания днища и медная труба, начиненная зажигательным составом (это под водой-то!). Что на двухсаженной глубине на квадратный фут давит двадцатипятипудовая тяжесть, а при открытии нижнего люка судно заполнится водою почти на треть - оказалось для него откровением. Пришлось показать несколько опытов по этой части.
Однако в своем ремесле Никонов был мастером превосходным, что выгодно его отличало от множества крутившихся вокруг царя шарлатанов. Их назойливое соперничество крайне меня раздражало. Самый нахальный из мошенников, барон фон Бюлов, учинял авансы без промаха попадать из пушек за версту и более, сжигать вражеские корабли на дистанции в тысячу шагов и открыть множество других секретных инвенций. Петр письменно обязался сразу по исполнении упомянутого выплатить ему восемьдесят тысяч червонцев. Сей несносный хвастун подкатывался и ко мне, в тщетной надежде выцыганить денег под свои обещания. Убил бы, ей-Богу! Такие персоны с легкостью отбивают хлеб у подлинной науки: шарлатанские блестки обмана всегда выглядят ярче и привлекательнее, чем грубая сермяга истины.
Сарай для работ Ефима, чтобы скрыть оные от постороннего глаза, выстроили на Галерном дворе. Изучать сопротивление воды движению судов я вначале намеревался здесь же, буксируя уменьшенные модели в закрытом канале при помощи машины, вращающей вал с постоянной скоростью. Подсчитал, сколько она будет стоить - и переменил планы. Скупость одолела. Это же, в сущности, механизм башенных часов! Как бы получить высокую точность измерений, при этом избежав многотысячных затрат? Изменчивому речному течению доверяться не стоит, но водяной ларь крупной плотины способен обеспечить относительное постоянство потока. И что немаловажно, оканчивается в теплом помещении, позволяя работать во всякое время года - основательный резон перенести исследования на ладожский завод. Сверление пушек собирались проводить там же, как только заработают водяные колеса. Кстати, ассигнования на сии опыты при умном подходе могли принести двойную пользу, снабдив завод машинами, в равной мере применимыми для других дел.
Всем вышеупомянутым я занимался в свободное от коллежской службы время. Аландский конгресс разорвался, приехал Брюс, и заседания приняли регулярный характер. Являясь в присутствие к шести часам утра, члены трудились до одиннадцати; вторую половину дня обыкновенно посвящали иным делам, понеже многие имели не одну должность. Управление ладожским строительством тоже к таковым относилось, хотя отчасти: на треть я был совладельцем, на треть - казенным управляющим от государя. И Богородицкая линия оставалась за мной, невзирая на расстояние. Собственно, тогда не считали нужным постоянно держать при войсках начальников выше полкового уровня, командируя генералов к армии только с появлением военной угрозы. Так что мои обязанности в отношении подчиненных сводились по преимуществу к ходатайству за их интересы в высших сферах.
Юноши, мечтающие о подвигах, считают скучной гражданскую службу. Глупенькие они. В ней присутствует свой, особый драматизм, открытый не каждому. А с точки зрения государственной пользы - поверьте, Берг-привилегия стоит выигранного сражения. Возможно, даже Полтавы. Жаль, для мануфактур не удалось подготовить столь же всеобъемлющий закон: в каждом деле свои особенности. По моему предложению коллегия разослала письма владельцам всевозможных промыслов, приглашая открыто обсудить общие нужды, но вразумительных ответов пришло мало. Большей частью мануфактуристы толковали о привилегиях для себя или о запретительных мерах для соперников. Тайная мысль, мною лелеемая, была английского фасона: составить некое общество, способное влиять на администрацию и законодательство в видах промышленников. Кто полагает, что для этого необходимо нужен парламент - заблуждается. Деньги нужны, и только. Ну, еще ум. Став во главе клуба толстосумов, я мог бы найти в нем дополнительную опору и существенно увеличить свое значение.
Первые же шаги показали явную преждевременность замысла. Убедить русского человека, что принятие правильных законов может дать лично ему какую-то пользу, и что законы вообще могут иметь значение - невозможно. Открытого пренебрежения к юстиции он не выскажет, но любому кодексу предпочтет тесную дружбу с облеченными властью персонами. Оные персоны тем нужнее для него, чем они ближе - поэтому мелкая приказная шушера в провинции вызывает больше почтения, нежели далекая петербургская коллегия.
Страна, живущая по принципу 'не уповай на закон', не может стать благоприятным местом для коммерции ни при каких обстоятельствах. Это аксиома. Государь жестоко наказывал злоупотребления, но произвол и лихоимство не убывали - впечатление создавалось, что наоборот. Может, он что-то неправильно делал? Полгода, проведенные в Англии, дали мне много материала для размышлений о государственном устройстве.
К британцам можно относиться как угодно: их высокомерие и холодность мало располагают к симпатиям. Однако беспристрастный свидетель должен признать несомненные успехи островитян в части порядка и правосудия, достигаемые к тому же без видимого усилия со стороны верховной власти. Скажем, во Франции число королевских служителей не в пример больше, народ обременен ими сильнее, а управляется страна не лучшим образом. Если двигаться дальше к востоку, легко убедиться, что порядок и свобода чаще живут поврозь: в германских государствах налицо только первый элемент, в Речи Посполитой - только второй, в России нет ни того, ни другого. Петр пытался победить лень и воровство приказных, назначив надзирающих за ними лиц. Потом - надзирающих над этими надзирателями. Потом над ними, в свой черед. Он двигался по пути административного абсурда с таким усердием, будто хотел пройти его до конца. До самого тупика, которым он оканчивается. Умножая чиновников, он только умножал казнокрадство.
Афронт, учиненный монарху собственными слугами, впору сравнить разве что с первой Нарвой. Чем больше царь занимался гражданским устроением, тем чаще на лицо его вползала гримаса непонимания и обиды. Перепороть сукиных детей, переказнить! Пороли и казнили, но порядка в стране не прибавлялось. Глядя на это безобразие, я все чаще задумывался о средствах смягчить отношения между простолюдинами и высшим сословием, народом и властью. Излишества государственного принуждения - вот что вызывало самую чудовищную и бесплодную растрату сил.
Взять, скажем, мой завод. Всякий, кому случалось гонять заводских крестьян на работу, знает: мужики правдами и неправдами от нее уклоняются, порой доходя до прямого бунта и мечтая только о том, чтобы их оставили в покое, позволив спокойно ковыряться в земле. Даже деньги не всегда побеждают это нежелание. В то же самое время по российским просторам шляются тысячи голодных бродяг, согласных на любой труд и часто готовых наняться за одни харчи. Нельзя! Запрещено принимать беглых! Санкции, предусмотренные законом за предоставление приюта этим несчастным, столь велики, что в народе гуляют истории о сотнях утопленных либо засыпанных в шахтах, во избежание разоблачения, работников. Сии страшные сказки - полный вздор. Но в них заключается та правда, что с точки зрения русского закона дать беглецам работу - ужасное преступление, для сокрытия коего впору пойти на массовое убийство.
