– Чего? – удивленно вытаращился на меня прадед. – Как-то странно ты заговорил… Мне рассказали, что ты под бомбежку попал.
– Это вам не все рассказали! – осторожно продолжаю напускать туману. – Я попадал под бомбежку три раза. И первый раз – в поезде, четыре дня назад. Чем-то мне по башке прилетело…
– Да, я вижу – у тебя чуть выше лба свежий шрамик! Но к чему ты ведешь? – недоуменно спросил прадед.
– Я потерял память! – выпаливаю на одном дыхании. – Забыл даже, как меня зовут! Потом начал что-то вспоминать, но вот вас… Не помню!
– Это же как так? – оторопел прадед. – Но ты ведь меня…
– Отцом назвал? Да! Но я просто догадался, что вы мой отец! – И, видя, как вытягивается от удивления лицо прадеда, принимаюсь объяснять: – Открываю глаза и вижу: рядом сидит подполковник, внешне похожий на меня. А ведь мне уже сообщили: мой отец – командир Красной армии. Вот я и сопоставил!
– Хорошо, что сообразительность тебе не отшибло! Ты и мать не помнишь? – убитым голосом спрашивает прадед.
– Понимаете, я вообще ничего не помню! Ни вас, ни мать, ни наш дом! Я словно заново родился… там, возле горящего после авианалета эшелона. Все, что я знаю, – свое имя, ваше имя…
– А мне сказали, ты тут геройствовал вовсю! К ордену Красной Звезды тебя представили.
– Ну, стрелять-то я не разучился! Потом просто повезло…
– Да, дела… – протянул прадед. – Что же нам теперь… Ладно, раз ты только три дня назад родился, то давай знакомиться заново! Называй меня папой и на «ты». Как мать зовут, тебе сказали?
Хм… Кто бы мне об этом сказал? Хорошо, что я и так знаю… Однако надо соответствовать «легенде», поэтому отрицательно мотаю головой.
– Мать – Надежда Васильевна Глейман, в девичестве Петрова. К ней тоже обращайся на «ты» и зови мамой. Братьев и сестер у тебя нет, а про дедов и бабок я позже расскажу, сейчас недосуг. Ты извини, сынок, но мне пора идти. Я ведь к тебе заскочил всего на пару часов. А у вас тут такое творится – почти как на фронте. Ты без сознания лежишь, бледный, как простыня. Я уж, грешным делом, подумал, что… Эх, ладно! Главное – жив остался! Надеюсь, что память вернется! Так я пойду? А то надо еще на почту зайти, матери в Москву телеграмму отбить. Хорошо хоть она ко мне «отдохнуть» не приехала…
Кажется, прадед в растерянности. Не знает, как себя вести с потерявшим память сыном, и хочет взять паузу для обдумывания сложившейся ситуации. Да и мне такая передышка бы не помешала.
– Конечно, иди… папа! Со мной все будет хорошо! Не хватало еще, чтобы ты на меня отвлекался! Маме напиши, что я в полном порядке, а то волноваться будет.
– Она и так уже наверняка волнуется – ты ведь должен был домой еще вчера приехать. Ну, ты… держись! Я еще вечерком заскочу – мой полк неподалеку от города встал, будем подкрепления принимать.
– Большие потери?
– Почти половина… – горестно вздохнул подполковник. – Но, в общем, по дивизии еще хуже – до трех четвертей личного состава. Комдив тоже погиб. И большая часть штаба… Всё, я пошел!
Прадед вышел из палатки, только качнулся полог. Гм «хороший» получился разговор, «душевный», блин! И что мне было делать? Рассказать как на духу Петру Дмитриевичу всю правду? Что я не его сын, а правнук? Он, бедолага, и без того в шоке от моей «амнезии», а после таких откровений так и вообще… хоть и крепкий мужик, но запросто может «слететь с катушек». А ведь ему же еще полком командовать! И что он там накомандует в таком состоянии? Ладно, тонкий душевный контакт с предком потом наладим. Если доживем!
Ко мне подошла незнакомая девушка в белом халате медсестры:
– Как вы себя чувствуете, больной?
– Почти хорошо, – с улыбкой ответил я. – А где Дуня, где Гавриловна?
Девушка всхлипнула и отвернулась. Неужели?..
– Они погибли! – выдавила медсестра и, зарыдав в голос, убежала.
Вот так, Игорек! Один короткий бой – и все, кого ты знал, ушли в небытие. Эта проклятая война…
Интересно, как там ребята? Капитан-разведчик с громким голосом? Он ведь незадолго до налета немцев пошел Дуняше помогать, раненых выносить…
– Игорь, ты здесь? – в палатку просунулась чья-то голова. Против света я не сразу разглядел спрашивающего. Да и он не смог с ходу увидеть меня в полумраке. – Эй, служивые, хлопца молодого, Игорем зовут, не видали?
Только теперь по характерным словечкам я догадался, что меня навестил дед Пасько. Ой, извините – полковник Павленко.
– Игнат Михалыч! Здесь я! – Голос почти прорезался. Уже не так хриплю, как час назад.
– Игорь, живой? – Павленко задал самый дурацкий в данных обстоятельствах вопрос.
– Твоими молитвами, дед! Сам-то как? Не прислонили тебя к стенке страшные жидокомиссары?
– Удивительно, но… нет! – Игнат зашел в палатку и устало опустился на землю рядом со мной, привычным жестом пристроив на коленях винтовку. – Сам не ожидал. Меня даже и не допрашивали, а так… полюбопытствовали… Вот, винтарь оставили! Я ваше «гэпеу» вообще не заинтересовал – их больше та расправа над детишками занимала. До сих пор с трудом верится, что люди могли такое совершить… В общем, решил я… добровольцем в Красную армию пойти! Вот уж не думал, что когда-нибудь скажу такое!
– Что скажешь?
– Что добровольно вступлю в Красную армию! – усмехнулся старик. – Правда, командиры сказали, что возраст у меня не тот… Но я на спор предложил пострелять по банкам – и на триста шагов промаху не дал!
– Да ты орел, Игнат Михалыч! – похвалил я, вспомнив, как в перестрелке у дороги дед методично валил вражеских пулеметчиков. – Так все-таки взяли тебя?
– Взяли! – довольно кивнул Игнат. – Правда, приписали к комендантскому взводу, но лиха беда начало!
– Я надеюсь, ты не стал говорить, что твое крайнее звание было…
– Ну, что ты, Игорь, я же не дурак! – усмехнулся старик. – Назвался Игнатом Пасько, колхозником. Тем более что документы у меня именно на это имя. И я надеюсь, что и ты…
– Заметано, Игнат Михалыч! – серьезно произнес я. – Начинай служить с чистого листа!
– Ага! – успокоился старик. – Я как раз шел к старшине, на довольствие вставать. Да вот увидел по пути палатки санитарные и решил тебя навестить. Говорят, германцы госпиталь разбомбили?
– Прямо по красным крестам целились, суки! – ответил я. – А после немецкие диверсанты зачистку устроили! Мне второй раз близким разрывом досталось, а Володю Петрова, ну, того старшину, что разведчиками командовал, – насмерть!
– Жаль, хороший был парень! – искренне сказал Павленко. – И командир славный!
– Мы в одной палате лежали. Немецкие диверсанты из коридора гранату кинули. Володя ее собой накрыл, – медленно, почти по слогам, проговорил я, еще раз переживая смерть человека, так и не успевшего, к сожалению, стать мне другом.
