6
Нервное напряжение сказалось незамедлительно — я почувствовал головокружение: волной накатила слабость. Меня качнуло. Чтобы не упасть, пришлось ухватиться за опорный столб крыльца.
Окружающая действительность сильно искажалась фиолетовыми кругами в глазах и все время норовила расплыться до полной потери четкости. Обняв полированное резное дерево, я прикрыл веки и попытался привести мысли в порядок. В голове бурлило, как в перегретом паровом котле, который взорвется с минуты на минуту. Какая-то чудовищная воронка закружилась в моем сознании, увеличиваясь в размерах. Я чувствовал, что сейчас может произойти что-то необратимо ужасное…
Неожиданно меня прорвало:
— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли, — сами собой шептали непослушные губы. — Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Аминь! — сказал и, не открывая глаз, медленно перекрестился…
Отпустило…
В голове всплыла глупая фраза из известного фильма: «Вот что крест животворящий делает!»[14]
Переждав внезапные последствия своего вынужденного мнемонического кретинизма, я осторожно спустился с крыльца и, пройдя с десяток шагов, с облегчением присел на завалинку.
— Фу-у-ух. Эвона как меня торкнуло…
— Я прошу прощения, но мне показалось, вы что-то сказали? — Неуверенный ломающийся голос прозвучал совершенно неожиданно.
Я повернул голову, пытаясь разглядеть говорившего. В воротах стоял высокий нескладный молодой человек в форме с погонами вольноопределяющегося. Обмундирование топорщилось на нем, в полной мере олицетворяя идиому «как на корове седло». Маленькие круглые очки-велосипеды на носатом веснушчатом лице усиливали впечатление общей несуразности.
— Э? Да… — только и смог я выговорить.
— Ах, простите! — Он подошел ближе, смешно, по-птичьи, переставляя ноги. — Мы, кажется, незнакомы. Засим разрешите представиться. Комаровский Георгий Сергеевич, вольноопределяющийся при штабе полка.
— Очень приятно! Прапорщик фон Аш Александр Александрович. — Я сделал попытку встать, чтобы поздороваться, но был остановлен собеседником:
— Сидите-сидите! Мне показалось, что вы чувствуете себя не совсем хорошо!
— Спасибо. — Я с облегчением плюхнулся обратно.
— Собственно говоря, господин прапорщик, меня направил к вам мой непосредственный начальник — полковой адъютант. Доктор доложил, что ваше обмундирование утрачено в результате боевых действий. Я вызвался оказать содействие. — Комаровский извлек из-за спины доселе невидимую пухлую полевую сумку, расстегнул ремешок и с заметным трудом вытащил тетрадку в картонной обложке. — Вы позволите?
— Присаживайтесь!
— Благодарю! — Он по-сиротски примостился рядом, раскрыл тетрадку на чистой странице, заложенной карандашом. — Итак, вы не могли бы поведать мне все подробности произошедшего?
— В каком смысле?
— В прямом. Ваш рассказ станет основой для разъяснительной записки об обстоятельствах приведения в негодность действительного обмундирования. На основании данной записки вам выдадут внеочередные «мундирные». Военная бюрократия, так сказать.
— Ну что ж… Я не очень хорошо помню произошедшее, но… — И я принялся рассказывать.
Выслушав краткое изложение события, Комаровский попросил рассказать поподробнее, то и дело задавая наводящие вопросы. При этом он непрерывно чирикал карандашом в своем «кондуите».[15] Обессиленный, я почти не сопротивлялся и лишь под конец вежливо спросил — неужели получившийся рассказ на пять страниц необходим для соблюдения всех формальностей?
— Ну что вы! — Мой собеседник смущенно улыбнулся. — Для отчетности мне бы и трех строк хватило. Дело в том, что я в некотором роде летописец полка. Записываю все важные события или занимательные происшествия. А ваше чудесное спасение вполне достойно быть занесенным в анналы. Я, возможно, несколько злоупотребил вашим вниманием, но поверьте — это же живая история.
— М-да… — Я не нашелся что ответить. Все сказанное вольноопределяющимся было столь искренне и непосредственно, что я даже раздумал возмущаться. — Георгий Сергеевич, а давно ли вы ведете свою хронику?
— В полку я менее полугода, однако мои записки пополняются ежедневно. Собственно, записи я начал вести с самого первого дня войны, еще будучи студентом. — Комаровский поправил очки. — Я просто почувствовал, что должен непременно составить отчет о столь тяжком для отчизны времени.
— А где вы учились?
— Историко-философский факультет Московского университета. Я верю в свое призвание и в действующую армию пошел, дабы стать непосредственным участником событий. Вот посмотрите. — Вольноопределяющийся достал из своей сумки кипу тетрадок. — Общий ход военных действий, мои размышления о судьбе Отечества, жизнь в тылу. А вот тут уже фронтовые записи.
— Любопытно. Георгий Сергеевич, не могли бы вы одолжить мне для первичного ознакомления хотя бы вот это? — Я взял из его рук тетрадку с надписью «ВОЙНА. 1914–1915 –1916».
— Да-да, конечно! — Собеседник аж покраснел от смущения. — Буду рад.
— Премного благодарен.
— Прошу прощения я, кажется, отнял у вас много времени. Впрочем, меня, наверно, и так уже ищут. — Вольноопределяющийся стал судорожно засовывать свои тетрадки в полевую сумку. — Ах да! Я готов забрать ваши документы для зачисления в полк и соблюдения всех формальностей. Завтра же вы сможете получить у полкового казначея казенные средства на приобретение обмундирования и снаряжение, а как только доктор сочтет возможным — будете представлены командиру полка и офицерскому собранию.
— Извольте.
Когда утомительный, но неожиданно полезный посетитель ушел, я, сняв сапоги, расположился на кровати с заветной тетрадкой в руках. На потрепанных, исписанных трудночитаемым почерком листах была масса так необходимой мне сейчас информации.
Эдакая игра «Что? Где? Когда?» с самим собой.
Итак…
«Кампания 1914 года почти сразу же пошла по совершенно иному сценарию — гораздо более благоприятному, чем в нашем варианте истории.
Восточно-Прусская операция до поры до времени шла в колее, знакомой всем по школьным учебникам: русская 1-я армия наступает в Восточной Пруссии севернее Мазурских озер, отрезая основные силы германской армии от Кенигсберга. 2-я армия наступает из Польши, западнее тех же Мазурских озер, с целью недопущения отхода немцев за Вислу. Однако Ренненкампф, который командовал всем Северо-Западным фронтом,[16] подгоняемый регулярными животворящими пинками из Ставки, повел операцию в tempo di marcia,[17] отличившись при этом жесткой скоординированностью действий обеих армий.
