Андрей Романович Чикатило
16.10.1936 – 25.08.1977
Но это будет потом. А сейчас мне пора возвращаться.
Вторник, 30 августа 1977 года, вечер
Ясенево
Андропов приехал «в лес» на закате, разминувшись на подъезде с колонной автобусов, что повезла сотрудников Первого Главного Управления по домам. Опустела и автомобильная стоянка, где посреди рабочего дня можно было увидеть самое, пожалуй, большое скопление личного автотранспорта в СССР.
Отличный новый комплекс с конференц-залами, библиотекой, спортивным центром, бассейном и собственной поликлиникой свалился на разведчиков неожиданным подарком в семьдесят втором, когда от него, по причине удаленности от центра, отказался Международный отдел ЦК. Сейчас высоченное главное здание, напоминающее поставленную на попа раскрытую книгу, темнело окнами, лишь кое-где на этажах продолжалась работа.
ЗИЛ беспрепятственно проплыл сквозь два контрольно-пропускных пункта и затормозил у словно выдутого парусом в небо козырька главного входа. Юрий Владимирович вышел из салона и огляделся. Вдали, у декоративного пруда, из строя подсвеченных заходящим солнцем берез привычным темно-красным пятном выступал бюст Ленина. Правее, несмотря на вечернее время, неторопливо возились рабочие, готовя фундамент под монумент «Неизвестному Разведчику».
Андропов задержал взгляд, перебирая в уме горькие потери. Сколько их было за эти десять лет, уже при нем, исчезнувших, замученных и просто убитых… Сухие строчки рапортов каждый раз всколыхивают память о венгерском мятеже, и по коже ползет озноб. Враг жесток. Порой – нечеловечески жесток.
Опять плывут перед глазами растерзанные тела коммунистов: повешенные, выброшенные из окон, заживо сожженные, с лицами, залитыми кислотой… Танька, наблюдавшая эти ужасы из окна посольства, поседела за день. Его веселая и задорная жена растворилась в том кошмаре, оставив лишь тихую и пугливую тень, боящуюся выходить на улицу даже в Москве, и психиатры лишь разводят руками.
И все равно он ее любит!
Он еще чуть постоял, оттаивая. Он ее отогреет, время еще есть…
В уме вдруг, словно ярко-красный поплавок из-под темной воды, сама собой вынырнула строфа:
И пусть смеются над поэтом,
И пусть завидуют вдвойне
За то, что я пишу сонеты
Своей, а не чужой жене.
Такое с ним случалось. Он любил и умел писать стихи, правда, только в стол. Не Пушкин, конечно, но уже и не графоман.
Андропов повертел в уме пришедшие слова, примеряясь, и прибрал в память на дальнюю полочку, как бережливый хозяин откладывает найденный кусок железа в угол сарая – вдруг, да пригодится.
Сзади почти неслышно пристроился верный порученец, и председатель КГБ отмер. Вперед. На эту операцию у него большие, очень большие надежды. В юности, когда ходил на кораблике по Волге, он услышал от боцмана запомнившуюся фразу: «Жизнь, Юра, как мокрая палуба. И чтобы на ней не поскользнуться, передвигайся не спеша. И обязательно каждый раз выбирай место, куда поставить ногу!» Этим искусством надежного движения вверх Юрий Владимирович овладел в совершенстве, но сейчас, в случае успеха с «Сенатором», можно будет, наверное, и прыгнуть… Непривычный уровень риска бодрил, как раскушенная таблетка ментола.
На контрольно-пропускном пункте в здании он дисциплинировано предъявил дежурному сержанту пропуск. Не стоит нарушать продуманный порядок. Здесь даже документы не простые, без фамилий, только фотография, номер пропуска и личный номер разведчика.
Зайдя в свой рабочий кабинет, он расслабился. Ему нравилось работать «в лесу» – больше, чем на Лубянке, и гораздо больше, чем в Кремле. Как минимум два дня в неделю, обычно во вторник и пятницу, он целиком выделял на внешнюю разведку, и даже на партийный учет встал именно здесь, в Ясенево, в Первом Главном.
Порученец донес портфель до стола и обернулся, ожидая распоряжений.
– Петро, чайку сделай, – кивнул ему Андропов, – и позвони Борис Семеновичу, пусть идут.
Буквально через пять минут на пороге нарисовались две фигуры.
– Что-то видок у вас, товарищи, подозрительно смурной. Чую, не радовать пришли, а ведь посольство-то вовремя полыхнуло, – Андропов встретил вошедших сдержанной улыбкой и энергично махнул рукой в сторону овального стола для неформальных бесед. – Садитесь туда. Сейчас чай сготовится, и начнем.
Чернявый и верткий Георгий Минцев, впервые оказавшийся в этом кабинете, немедленно воспользовался разрешением и вольготно раскинулся в кресле, походя стянув пару сушек из стоящей на столе хрустальной чаши. Задорной наглости подполковнику было не занимать, и сколько бы жизнь не била, веселая бесшабашность при общении с начальством оставалась его визитной карточкой. Если бы не Иванов, вовремя обнаруживший странную логику в головокружительных загулах мысли одного из своих многочисленных подчиненных, служил бы сейчас Жора где-нибудь в Горном Алтае. Но Борис Семенович разглядел за маской оболтуса родственную душу умного авантюриста и выдернул его к себе поближе, поместив в восьмой отдел управления нелегальной разведки, под бок к Лазаренко. На благодатной ниве «прямых действий», как коротко обозначают в Конторе неблагозвучные «террор и диверсии, разведка иностранных подразделений спецназначения», талант Жоры к неординарным решениям расцвел буйным раскидистым чертополохом, время от времени нанося весьма болезненные уколы главному противнику в ходе той незримой мужской игры, что шла все эти годы по земному шару.
Иванов неодобрительно приподнял бровь, призывая Жору к серьезности хотя бы в кабинете Председателя КГБ, и привычно зашел за плечо что-то быстро дописывающего в рабочую тетрадь Андропова.
– Давно было пора снести, – фыркнул, прочтя, – устроили, понимаешь, место для паломничества. Тоже мне, нашли великомученика – Николая Кровавого.
– Верно, – кивком согласился Юрий Владимирович и, захлопнув рабочую папку, выбрался из кресла. – Ладно, это все мелочи. Пошли, послушаю, что вы намыслили, сверимся и подумаем, как дальше жить.
Устроились в креслах, налили чаю. Петро выгрузил с подноса плошку с темным медом, блюдечко с тонко нарезанным лимоном и ушел, аккуратно притворив дверь.
Андропов резко посерьезнел:
– Так. Борис Семенович, расскажите для зачина про молодого человека.
Иванов чуть прищурившись, оценивающе осмотрел Минцева, словно первый раз того увидел, и, после небольшой паузы, начал излагать:
– Толковый… Я его, Юрий Владимирович, девять лет назад заприметил. Мы, помните, тогда, в шестьдесят восьмом, угнали из Кампучии американский ударный вертолет. Там спецназ США в тридцати километрах от границы с Вьетнамом оборудовал в джунглях лагерь поддержки разведывательно-диверсионных групп, на полтора десятка транспортных вертолетов и четыре огневой поддержки. Вот как раз Георгий тот невероятно наглый план и предложил, посекундно расписал варианты… А Лазаренко лично исполнил. Наши вдевятером уничтожили летный состав и вертолеты, а последнюю «Кобру» со всей новейшей электроникой увели. Потом год преподавал на спецкурсах под Балашихой, и я его перекинул на оперативный штаб отдела «В». В семьдесят первом предложил крайне нестандартный и, в итоге, удачно реализованный план экстренной эвакуации вскрытой в результате предательства Лялина особой диверсионно-разведывательной группы армян-киприотов… Выдернули всех, ни ЦРУ, ни СИС до сих пор не могут понять, как. В семьдесят пятом готовил ликвидацию Бразинскасов, но ЦРУ успело их увезти из Турции. Мозамбик, Ангола… Последний год руководил планированием действий Управления диверсионной разведки на особый период. Ручаюсь.
