Оказывал помощь детскому дому. Здесь он бывал минимум раз в неделю, вникая в трудности подшефных и оказывая посильную помощь. Практически все воспитанники называли его «наш дядька Сергей», бывало и в драку лезли, если кто о нем отзывался негативно. А главное, каждый знал, что если пожелает, то Буров предоставит им рабочие места, разумеется не наобум, а после получения специальности, чему он так же способствовал.
Все это носило не эпизодический характер, а было частью его жизни. Так‑что, когда он засобирался на выборы, никто не сомневался в том, кто именно победит. Его тут же начали одолевать эмиссары различных партий, ни к одной из которых он так и не примкнул.
Кто знает, может и не должно было быть никаких подтасовок. А может, все было спланировано и подготовлено. Но даже если и так, то этот номер не прошел. Кроме наблюдателей, Буров озаботился заполучить лояльность по одному члену учетной комиссии на каждом избирательном участке. Им нужно было только объявить о своей принципиальной позиции в отношении честного подсчета голосов, когда удалят всех наблюдателей и комиссия останется в одиночестве, что они и сделали.
Семьдесят два процента проголосовавших отдали свои голоса за него. За человека, ведшего не всегда праведную жизнь, но старавшегося жить в ладу со своей совестью. Возможно она у него имеет извращенную форму и он ни коим образом не может спокойно спать и видеть сны. Но он спит. Потому что верит в свою правоту и в то, что живет не напрасно.
— Что‑то ты дружище расчувствовался. Всю жизнь по косточкам перебрал. А ведь говорят, перед смертью вспоминаешь… Стоп. Ты что, боишься «бульдог». Есть малеха. Спокойно. Плевать, что говорят. Сейчас не девяностые. Есть закон. Есть ми… Хм. Полиция, и она уже набрала свой вес и авторитет. Есть другие службы. Ну не дебилы же они так‑то нарываться. Все. Пора домой.
Мелькнула было мысль оставить пистолет в сейфе, но он ее отмел. Дело даже не в том, что он чего‑то там опасался. Нет. Просто оставлять без присмотра оружие… Даже в сейфе… Даже в своем кабинете… Ну его к лешему. Завтра сунет Василию в зубы, пусть уберет подальше. А пока лучше при себе. Но только чтобы ненароком не затерялся.
* * *
— Борис Викторович, разрешите.
— А–а, Петр. Проходи. Садись, — высокий мужчина, не отличающийся стройным телосложением, что с успехом компенсировал дорогой костюм, сопроводил свои слова доброжелательным жестом.
— Спасибо, Борис Викторович, — вошедший в кабинет, был несколько ниже хозяина, эдакий крепыш с кривыми ногами, что не могло скрыть никакое искусство портного.
Пройдя мягкой походкой, выдающей в нем весьма ловкого человека, хорошо владеющего своим телом, гость по имени Петр, расположился в удобном кожаном кресле, у камина. Сейчас там дружно полыхала искусственным огнем, искусственная же поленница дров. Впрочем, если доподлинно не знать, что все это бутафория, то можно было и удивиться тому, что от огня не исходит тепло.
— Выпьешь?
— Не хотелось бы, пока дело не сделано. Мало ли, как оно все. Трезвая голова, куда лучше хмельной.
— Уважаю. А вот я без подогрева начинаю буксовать, — наполняя коньяк в рюмку, посетовал хозяин кабинета.
Те кто впервые сталкивался с ним, могли ошибочно посчитать, что Борис Викторович Воронин находится на крючке у Бахуса. На это указывало то простое обстоятельство, что при любом удобном случае, он вооружался рюмкой коньяку. Но это ошибочное мнение. На самом деле, при более внимательном рассмотрении, можно было бы заметить, что с одной единственной рюмкой он способен просидеть весь вечер, при этом будучи веселым, шумным, общительным и вообще душой кампании. Он обладал уникальной способностью заражать окружающих весельем, напоить их, что говорится в хлам, при этом оставаясь абсолютно трезвым. Ну что такое пятьдесят грамм коньяку, растянутые на весь вечер.
— Как там наши дела, Петр? — Откинувшись на высокую спинку, и пригубив благородного горячительного, поинтересовался Воронин.
— Пока все по плану.
— Петр, мне не очень нравится твоя привычка, по поводу и без повода вставлять это «пока». Либо все идет нормально, либо нет.
— Борис Викторович, я не могу поручиться за различные случайности, из‑за которых способна развалиться самая продуманная комбинация.
— Ты не сносен, Петр.
— Отчего же вы не рассчитаете меня?
— Пока ты ни разу меня не подвел.
— Пока…, — многозначительно посмотрев на своего работодателя, произнес крепыш.
— Все, сдаюсь. Уел, — Воронин шутливо поднял кверху левую руку, не имея возможности задействовать правую в которой находилась рюмка.
— Борис Викторович, разрешите вопрос?
— Вот за что я тебя ценю, Петр, так это за то, что ты сначала исполняешь, а потом спрашиваешь. Правда, дело еще не закончено, но я так понимаю, что все уже на позициях. Нус, я слушаю.
— А обязательно было действовать так радикально?
— С этим, по другому нельзя. Не понимаешь. Ладно. Ты знаешь откуда у него это прозвище, «бульдог»?
— Странно было бы, если бы к нему приклеилось другое, при его‑то внешности.
Ничего удивительного в неосведомленности подручного хозяин кабинета не было. Он был организатором мероприятий щекотливого характера и с этим справлялся просто замечательно. Информацию же добывали и обрабатывали совсем другие люди. Петр был талантлив в другом — быстро и четко выполнить команду «фас». А Воронин привык использовать сильные стороны своих подчиненных.
— Да–а, Буров явно не красавец и что‑то такое в его облике есть, — согласился с гостем, Борис Викторович, — Но ты не прав. Погрузнел и заимел свои щеки он гораздо позже, чем к нему приклеилось это прозвище.
— Подразумевается «бульдожья хватка»?
— Именно. Это очень опасный противник. За его спиной не одна горячая точка. Понимаю, что ты хочешь сказать, но я вовсе не о его боевом опыте, хотя он и изрядный. Главное, что он почерпнул в своем военном прошлом — решительный характер, способность быстро оценивать обстановку и действовать. Подчас жестко и беспринципно. Так вот, «бульдогом» его прозвали еще когда он был стройным звонким и прозрачным и именно, что за хватку. Попробуй мы ему пригрозить и он начал бы действовать.
— Но это могли бы сделать другие. Мало ли народу может угодить под раздачу благодаря его затее. Да тот же бывший глава города, которому точно в этом случае не избежать головной боли. Партия, партией, но когда вскроются такие злоупотребления, мало не покажется.
— Могли бы и другие. Ну и где тогда наш интерес? Не хотят сами, тогда мы поможем, а заодно и наваримся. Сэкономленная парочка другая миллионов евро нам никак не помешают. Ты ведь в курсе, что у меня в этом городе появились собственные интересы?
