Но это выглядело просто дико, если вдуматься. Например, Гучков дошёл до того, что предложил устранить императрицу Александру Фёдоровну. Кирилл даже думать потребовал прекратить об этом плане: всё-таки, убить человека! Да Никки совершенно откажется иметь какие-либо дела с теми, кто хоть пальцем тронет его семью.
Одновременно в Петрограде "верные люди", как изволил выразиться Александр Иванович Гучков, объявляют о свершившемся перевороте и разоружают сторонников свергнутого царя.
Львов же занимал промежуточную позицию между "толстяком" и "двумя юродивыми", как иногда про себя называл Кирилл Родзянко, Гучкова и Милюкова. Георгий Евгеньевич широко раскрытыми глазами вещал о том, что страну ведёт "безумный шофёр". Конечно, под этим "шофёром" князь подразумевал Никки. Но что нужно, чтобы этот водитель стал нормальным? Конечно же, надо просто убрать "немку", изолировать царя от кружения и выставить любые требования. Никки их тотчас исполнит, народ пойдёт за новым "шофёром" (или старым, но уже ставшим нормальным), продолжая войну. Но нельзя пойти путём террора и уничтожения сторонников былой власти. Львов был непреклонен и…
"Наивен" — снова мелькнула мысль в голове у Кирилла. Однако всего час назад, когда великий князь слушал предложения Георгия Евгеньевича, они казались ему самыми удачными.
"Нет, в том, что царь пойдёт на любые уступки, едва узнает, что его семья в опасности, — Львов прав, — хладнокровно рассуждал Кирилл. — Но народ не умолкнет и не сядет в машину к новому шофёру. Едва почувствует, что свобода, анархия, безнаказанность мелькнут за поворотом — рванут пограбить, поубивать, повеселиться!"
По спине Кирилла заструился пот. И не из-за жаркой меховой шубы, в которую был одет великий князь. Нет! Он никогда не думал…подобным образом.
"Толстяк", "двое юродивых" и "идеалист" (последнее прозвище от Кирилла получил Георгий Евгеньевич Львов) знали, что контр-адмирал из династии Романовых имеет самые смутные понятия о том, как правильно распоряжаться властью и чётко, уверенно, твёрдо управлять страной.
Многие в Петрограде по поводу и без оного вспоминали предложение Кирилла остановить в Сибири добычу золота. А рабочих отправить на фронт. "К чему золото нам, Никки?" — вопрошал Кирилл Владимирович. Глупое предложение. Особенно помня, сколько солдат маялись в запасных ротах в самом Петрограде: отнюдь не люди были важны. Во всяком случае, людей хватало.
Нет, не из-за таланта управленца думцы и представитель Земгора решили обратиться к Кириллу. Просто у великого князя был самый лучший и подготовленный боевой отряд в России. Гвардейский флотский экипаж. Краса и гордость Российской армии и флота. Он стал для Кирилла родным. Каждый офицер и нижний чин в нём был кем-то вроде кузена или дядюшки. А вот "двое юродивых" видели в нём лишь группу людей, способную единым махом арестовать царскую семью и поставить в трудное положение императора…
Кирилл вытер платком пот со лба. Слишком много мыслей, так не похожих на его собственные, вертелось у него в голове.
— Надо успокоиться. Мне следует заночевать в Адмиралтействе, — прошептал одними губами Кирилл Владимирович, идя прочь от Невы. Родная стихия не принесла успокоения. Наоборот, странные мысли только сильнее лезли в голову. А в кабинете должно было стать полегче.
Ночь Кирилл провёл в Адмиралтействе. Здесь по распоряжению великого князя поставили мягкий, обитый чёрной кожей диван. На нём он и прилёг, желая найти покой во снах, которых уже давно не видел…
Но внезапно проснулся посреди ночи, вдруг поняв, что сидит в кресле. Как он там оказался? В руках Романов сжимал один из своих орденов. Он почему-то напомнил ему о Русско-японской войне. Грохот, пламя, тонущий "Петропавловск", холодная вода, показавшаяся ледяной. И нечаянное уже спасение от гибели. К сожалению, многим повезло не так сильно…
— Что же это я, в конце концов, — вздохнул Кирилл. Зачем он только слушал этих демагогов, Фемистоклов и Солонов, ничего не понимающих в настоящем положении дел, в том, что они могут сотворить?
Кирилл прикрыл глаза, и перед его внутренним взором внезапно промелькнули какие-то нечёткие образы. Но через мгновение они обретали ясность: это были фотографии.
Солдаты в шинелях, державшие в руках флаги. С красным полотнищем, между делом отметил Кирилл. Лица их были перекошены в каком-то угаре ярости и злобы. Рядом с ними встали матросы-балтийцы, куря, держа в руках винтовки, пистолеты. На поясе одного из них висели гранаты.
А за ними — догорающее здание. Это был…
Кирилл резко раскрыл глаза и тяжело задышал. Впервые он видел подобное. Воображение сыграло злую шутку: контр-адмирал словно видел фотографию давно произошедших событий. Но они ещё не случились: солдаты и матросы стояли перед одним из отделений полиции. Только вчера Кирилл видел это здание в целости и сохранности.
Романов вдруг подумал, что сходит с ума. А что? Усталость, тревожные предчувствия скорого "взрыва", такие интересные и заманчивые предложения, которые он выслушал утром… Нет, это просто переутомление. Быть может, инфлюэнца? Скорее всего, просто бред начинается. Да, точно, бред! Этим можно объяснить и то, как Кирилл неизвестно как оказался сидящим за столом ещё до пробуждения. И то, какие странные, непонятные, просто-таки дикие мысли упорно лезли к нему в голову…
Романов попытался заснуть, и вдруг почувствовал, что его рука против воли сомкнулась на ордене. Великий князь попытался разжать её, но тщетно! Пальцы просто не слушались приказов. Даже не немых, а устных!
Кирилл громким шёпотом начал твердить "разожмись", но пальцы продолжали сжимать орден. Внезапно и вторая рука перестала слушаться великого князя.
Контр-адмирал похолодел. Что с ним? Что происходит? И вдруг он повалился на диван. А голова заполнилась обрывками мыслей, слов, воспоминаний, имён…
Картина маслом. Какой-то странный лысый человек с бородкой, прижав левую руку к груди, устремил правую вперёд, в зал. Чуть дальше от него целая череда смутно знакомых фигур. И полный зал публики…
"Суда не будет?" — спрашивает у тюремщиков седой человек в шинели. Лицо чисто английского типа. Острое, худое. Но в глазах — огонь. Да это же герой похода барона Толля, вице-адмирал Александр Васильевич. Сейчас он на Черноморском флоте. Лелеет мечту о десанте в Константинополь…
И снова Колчак. Только теперь на нём совершенно другая форма. Чем-то смутно напоминающая британскую или американскую. Почти никаких знаков, кроме полосок на рукава, звездой на кокарде. Адмирал стоит у поручней судна, держа в вытянутой руке золотую саблю.
