— Это Сулейман — он назвал свой оперативный псевдоним.
— Говорите.
— Мне нужен…
Дверца туалетной кабинки — вылетела из креплений с грохотом и треском, припечатав полковника к сортиру. Телефон, выпущенный из рук — грянулся об итальянский мрамор, отлетела крышка. Кто-то, сильно похожий на медведя — с хриплым, почти звериным рычанием вытащил полковника со спущенными штанами из кабинки, шмякнул об стену. Полетели в разные стороны осколки зеркала. Следующим ударом — полковника пригвоздило к полу, здоровяк наступил коленом на грудь, да так, что у полковника Рашида потемнело в глазах. Кто-то еще, проворно подхватил телефон, взглянул на экран, не нажимая отбоя, нажал кнопку быстрого набора на своем коммуникаторе.
— Да… Леночка. Сто восемнадцать. Отследи номер сейчас же. Да, висит. Диктую…
Полковник Рашид с ужасом осознал, что в туалете — трое русских. Один — со скучающим выражением лица подпирал спиной дверь. Второй держал его, это был тот самый русский, он у самого экрана стоял, с бордовым беретом. Килограммов сто — сто десять, лом согнет и не вспотеет. Третий… третьим был Дмитрий.
— Ага… понял. Возьмите трубу на контроль. Да. Умница. Целую.
Дмитрий — подошел ближе. Сделал жест пальцем… будто подзывал. Русский с бордовым беретом — поднялся сам и рывком поднял с пола полковника… его тут же вырвало, прямо под ноги. Он бы упал, если бы не этот здоровяк держащий его за шкирку.
— Лучше…
— Х-х-х-х…
— Буду краток. Вариантов два. Первый — вы звоните туда, куда собирались звонить и говорите какую-никакую ерунду. Что-то левое. После чего — мы с вами начинаем дружить. Вариант второй. Мы быстро громим точку, которая на том конце провода, ее уже засекли. И сдаем вас местному Мухабаррату, который из вас все жилы вытащит. Решать надо сейчас. Итак.
— Они… убьют…
— Вас? Навряд ли, мы умеем работать. В любом случае мы вывезем вашу семью. Ну?
Полковник с надеждой вгляделся в русского.
— В Россию вывезем. А там их не достанут, туда только птицы летают. Итак? Принимайте решение! Три-два…
На счет «один» — полковник взял телефон
— Лиса три, на позиции. Движения нет…
В оперативном зале тем временем шла своя работа. Дело близилось к развязке…
— Лидер, исходную занял.
— Скорпион — всем номерам оперативных групп. Присутствие цели средствами контроля подтверждено, повторяю — подтверждено. Наша главная цель — Ареф аль-Хасим, военный амир Исламской шуры муджахеддинов Ирака. По данным контроля, в адресе до двадцати вооруженных духов, ожидать серьезного сопротивления. Кроме Арефа живыми никого не брать, по всем вооруженным людям открывать огонь без предупреждения. Работать по Лидеру один, Лидер — два на подхвате. Лидер один — разрешаю действовать.
— Скорпион, вас понял…
У Салима Файзеля, уроженца Багдада, девяти лет от роду — выбора в жизни не было. Этим и страшна война, а тем более гражданская война — выбора почти не остается. Одно из двух — или ты с нами, или ты против нас.
Он вырос в семье, которая много отдала джихаду. И началось все… нет, нельзя сказать, что американцы чем-то обидели Али Файзеля или сделали что-то плохое в отношении его. Если бы Али Файзель был сейчас жив, и вдруг решил что-то рассказать — настоящее, а не то, что обычно говорят и пишут — этого никто бы не понял. Никто на Западе. В Африке например — поняли бы. Запад давно, не первое столетие — практически бездуховен. Война ведется за землю, за какие-то коммерческие интересы, за пространство для существования. Никому на растленном Западе не понять того чувства национального унижения, которое возникает у местных, даже когда им раздают гуманитарную помощь.[5] Никогда им не понять, что такое «зов предков», интересы нации и все такое прочее.
Но Салим Файзель не знал и этого — правда, он знал достаточно, чтобы делать то, что он делал. Практически сразу после того, как он научился понимать человеческую речь — он понял, что его отец шахид, то есть тот, кто погиб на пути Аллаха, пал в бою с неверными. Его отец и впрямь был шахидом — его застрелил американский снайпер при попытке атаковать американский патруль на мотоцикле. И брат тоже чуть не стал шахидом — его контузило близким взрывом, он остался жив, но с тех пор был немного не в себе. Но с раннего детства, еще с того, когда он делал первые свои шаги, он усвоил, что шахид — это что-то очень хорошее, потому что к его матери, и к его сестрам и братьям относились с большим уважением. И даже в пацанской компании — все знали, у кого папа или брат стали шахидами, и это поднимало авторитет… детей еще на небывалую высоту.
Он не знал о том, чем шиизм отличается от суннизма, а васатизм от ваххабизма — но он знал, что в Ираке правит т'ъагут. То есть — узурпатор, который правит не по Шариату Аллаха, а по выдуманным им самим законам. И что люди не должны подчиняться т'ъагуту и его законам, если не хотят навлечь на себя гнев Аллаха.
Он уже знал, что неверные и узурпаторы рафидиты[6] ведут войну против истинных последователей Пророка. Что рафидиты спутались с крестоносцами и с христианами и ведут войну против истинного ислама. Что где-то там, на Западе — совсем недавно рафидиты напали на истинных мусульман совместно с войсками т'ъагута. Он не знал, что такое Сирия и где она находится — но знал, что там убивали мусульман и за это надо мстить.
Он точно не знал, что такое «гнев Аллаха» и в чем конкретно он выражается — но понимал, что этого надо избегать любой ценой. В отличие от своих западных сверстников — большую часть времени он проводил не в школе и не в видеосалоне за компьютерной игрушкой — а на улицах, на опасных багдадских улицах. Он постигал там простую и несомненную истину: надо действовать. В то время, как его западные сверстники учили на уроках толерантность, историю борьбы сексуальных меньшинств за свои права — он на простых и наглядных примерах постигал суровые законы жизни. Вот есть община — и один ты ничто, ты никто без общины, добыча. Вот есть ее территория, на которой она живет, торгует, делает джихад. И надо быть готовым отстоять свою территорию во что бы то ни стало. Действуй! Если к тебе пришли чужаки — действуй! Если они не такие как ты — действуй! Если они говорят, что тебе здесь не место — действуй! Возьми палку, камень, пистолет, автомат. Нанеси удар, отстаивая свое право на существование. Убей, если это потребуется. Только так ты сможешь продолжать жить. Только так — ты сможешь сохранить например эту улицу, на которой торгуют люди его общины. Если они не сохранят ее — значит, тут будут торговать другие, а их люди не принесут денег и им ничего не останется как умирать с голода. Нет никаких оснований к тому, чтобы считать эту улицу своей кроме готовности отстаивать это право каждый день каждый час, каждую минуту. Только так — они смогли прогнать крестоносцев, их войска, пришедшие сюда.
