Всю долгую дорогу до приюта воздухолетательного снаряда Петр, запахнувшись полостью, спасавшей путников от холода в открытом ветрам кабриолете, разглагольствовал на тему птичьего полета.
— Птичье крыло создает удивительную подъемную силу даже при малой скорости набегающего потока. И, кстати, небольшом сопротивлении потоку, иначе она не могла бы столь успешно двигать вперед. Этот секрет я хочу вырвать путем длительных экспериментов над разными профилями крыльев. Меня другое волнует, как они умудряются лихо управлять парением? Тут — просто ума не приложу.
— Хвостом управляют, какой уж секрет.
— Я и раньше так думал, и многие европейские авторы статей — тоже. Но не вяжется это со снимками голубей.
— Петр Андреевич, у вас голубиные снимки мазаные.
— Так-то оно так. Перьев на крыле не видно. Но положение отчетливо понятно. И вот что я выяснил. Когда голубь в вираж входит, линия хвоста остается примерно параллельной линии крыльев. И вправо-влево сизарь хвостом не машет. Понимаете? Перья хвоста работают у него только как руль высоты. Если, конечно, нечеткие фото я правильно истолковал.
— Пожалуй. Птица им наклон вперед и назад регулирует. У нас на флоте это называется дифферент корпуса судна.
— Для летательных аппаратов французы слово специальное придумали — тангаж. Но меня больше поворот и бортовой крен волнуют. Тут с флотом вообще все по-разному. Кораблю пристало на ровном киле стоять, любой крен во вред.
— Почему же? Парусник всегда на подветренную сторону кренится. Лишь бы угол оставался в пределах допуска.
— Но вы же на флоте с креном боретесь. Балласт увеличиваете, целую теорию о метацентрической высоте выдумали. Никакой капитан в здравом уме специально корпус не накренит. Разве что от ракушек очистить. И рыбы в пруду так же плавают, я сам наблюдал. Поворот проходит только в горизонтальной плоскости, взмахом хвоста, а у корабля — поворотом руля, он точь-в-точь как рыбий плавник, но огромный. Отвлекся, простите, сейчас к птицам вернусь. Так вот, они поворачивают с закладкой виража, кренятся внутрь поворота и летят как по внутренней поверхности огромной воронки. И, знаете, что самое поразительное? Они входят в крен с легким движением крыльев. Не взмахом, а так — чуть шевельнул сизарь рукой, она уже выше, вторая ниже, и давай круги нарезать. А вот что именно он делает — подымает, нагибает или перекручивает крыло, не могу понять, сколько бы хлеба и фотопластинок не извел. Понятно, что нашему аппарату вертикальный руль направления не понадобится, максимум — аналог спинного плавника рыб для курсовой устойчивости. Достаточно руля высоты и руля крена. Хочешь повернуть налево — наклони аэроплан влево и подними хвостовое оперение, потом выровняй машину. Вы у птиц вертикальный хвост видели?
— Нет, только у рыб.
— Сиречь, водная и воздушная среда свои условия диктуют, разные.
Петр ненадолго замолк и задумался.
Контр-адмирал окинул взглядом неторопливо проплывающие пригороды Питера и спросил:
— Как вы себе представляете программу работ по строительству аэроплана? — Можайский, отдавая должное эрудиции и энергии своего спутника, воспринимал его по-прежнему как анархически неорганизованного богатого купеческого сынка, не способного к планомерному труду. Но Самохвалов снова его удивил.
— Весь путь разбивается на несколько последовательных этапов. Возможно, когда мы продвинемся вперед и вместо чиста поля увидим новые проблемы, добавятся следующие этапы. Пока могу рассказать, что очевидно ныне. Во-первых, необходим близкий к идеальному глайдер с правильной формой крыла, способный нести человека и мотор. Здесь потребуется серия экспериментов на моделях, математические расчеты результатов и новые эксперименты. Для этого вы и нужны, Александр Федорович, опытный инженер и математик. Мое образование широко, но, к сожалению, не основательно. Во-вторых, требуется система управления креном и тангажем. С рулем высоты понятно, а как контролировать крен, пока никто не знает. Не делать же все крыло подвижным, как советовал ваш друг Паукер, — при упоминании немца, создавшего проблемы по открытию финансирования в начале проекта, Можайский недовольно поджал губы. Петя продолжал трещать:
— Допустим, мы построили аппарат, который совершает управляемый планирующий полет с человеком на борту, англичане называют воздушного кучера pilot, и грузом вместо мотора. Неважно, как его запускать — с обрыва, с конного буксира, с аэростата. Лишь бы аппарат преодолел по горизонтали в разы большее расстояние, чем потерял начальной высоты, хорошо управлялся и не разбился на приземлении. Вот тогда мы дойдем до места, где вы забуксовали, — поиск подходящего аэропланного двигателя, достаточно легкого и тяговитого.
— Как же вам видится третий этап?
— Понятия не имею, — Самохвалов пожал плечами.
— ?!
— Первые паровые машины на судах и мануфактурах давали мощность от трех до восьми лошадиных сил, а весили десятки пудов. Сколько весит современный судовый 600-сильный двигатель? Да и локомотивные моторы скоро подберутся к тысяче лошадей. Но не уверен, что мы взлетим на паровике. Каждый год из Европы и Америки приходят сообщения об экспериментах с продуктами разгонки нефти. За пару-тройку лет, затраченных на подготовку планера, что-нибудь изобретут. По прикидкам, без расчетов, нужен мотор мощностью не менее пятидесяти лошадиных сил и массой до полутораста-двухсот килограмм с пропеллером и запасом топлива. Или ракета.
— Ракета?
— Конечно. Если пороховой заряд, как в потешных патронах для фейерверков, разгонит глайдер ввысь, а пилот совершит управляемое парение, мы с вами, дорогой адмирал, войдем в историю как авторы первого аэроплана. Понятно, что для нашей мечты о долгом полете порох не подойдет. О, я вижу по вашим глазам, вы уже мысленно примерили пиропатроны к воздухолетательному снаряду Можайского? Не трудитесь, уважаемый. Аппарат не имеет приспособы для поддержания устойчивости по крену. Его запуск в небо — верная смерть пилота. Зря я вам сказал про порох. На ракетной тяге можно набрать высоту, не более. Все равно, что на конной, как на большом воздушном змее. Уверен, что вертикальный руль и ракетный мотор в воздухе никогда не понадобятся.
— Это одни рассуждения, — отмахнулся Можайский. — Скоро вы увидите практически готовый аппарат и перемените свое мнение.
— И даже увековечу, — Самохвалов погладил большой кофр с камерой Kodak.
— Петр Андреевич, потрудитесь не употреблять выражений вроде «мы построим» и «мы войдем в историю». Я признателен за свежие мысли, но у меня своя дорога и одна цель — закончить мой снаряд.
