— Можем ли мы быть уверены, что немцы не осведомлены относительно наших планов? — уточнил премьер.
— К сожалению, это весьма сомнительно, — честно ответил фельдмаршал. — Они, безусловно, знают, что будет удар, его неизбежность продиктована самим характером противостояния. Но они почти наверняка не знают — где. Конфигурация линии фронта не позволяет определить стратегически важный участок, на который мы будем вынуждены перенести все свои усилия. Фактически, принимая во внимание наши меры по соблюдению секретности и маскировки, единственный путь для них — раскрыть наши намерения через воздушную разведку. Однако мы должны поблагодарить Сопвича, Мартина, Хэндесайда и наших славных авиаторов, которые закрыли небо для бошей. Они уже давно не осмеливаются на глубокую разведку.
— И все-таки я в сомнениях, — неожиданно признался Ллойд Джордж. — Разумеется, сейчас уже поздно перекраивать образ действий, но все же… Не был ли план «глубокого прорыва» генерала Фуллера более эффективным?
— Это очень хороший план, — спокойно и без паузы ответил военный политику. — У него есть лишь один недостаток… — Он на мгновение умолк, подыскивая наиболее адекватную формулировку.
Премьер вежливо приподнял бровь, ожидая ответа.
— Это прекрасный план, — повторил Хейг. — Но это план будущей войны. Для той же, что мы ведем сейчас, стратегия «глубокого прорыва» непосильна. У нас нет для нее достаточного количества нужной техники, автомобильного транспорта и главное — надлежащего управления. Единое командование работает гораздо лучше, чем могло бы, но гораздо хуже, чем хотелось бы. Маршал Фош[15] искренне считает, что каждый, кто не держит в руках «Шоша» или «Лебеля», относится к вспомогательному персоналу великой французской армии. А мистер Першинг, как и положено янки, желает победить всех в одиночку и отплатить немцам за потери минувшего года. «Глубокий» моторизованный удар по вражеским штабам захлебнется в первые же два-три дня из-за технических потерь и несогласованности действий. «Змеи» Джонсона и «кегрессы»[16] до сих пор не оправдывают надежд. Не стоит соревноваться с немцами, играя в тактическую гениальность, следует воспользоваться нашими традиционными козырями.
— Вы все-таки верите в то, что наши батальоны по-прежнему больше немецких? — с усмешкой спросил премьер.
— Безусловно, — церемонно ответил фельдмаршал. — Позвольте вопрос: к чему этот разговор? Механизм одобрен, организован, взведен и запущен, менять что-либо поздно. Что мы, собственно, обсуждаем?
Хейг хотел было закончить напоминанием того, что в преддверии грядущей операции его время крайне ценно и никак не может тратиться на пустые разговоры ни о чем, но решил, что это было бы излишним. Впрочем, старый опытный политик Джордж отчетливо прочитал невысказанное замечание командующего в складках на его высоком лбу и сардонической улыбке под пышными усами.
Премьер присел в соседнее кресло и пригладил пышный складчатый галстук, собираясь с мыслями.
— Видите ли, друг мой… — заговорил он, неожиданно понизив голос, так, словно действительно обращался к старому доброму товарищу, которым Хейг, сколько помнил себя, премьеру не был. — Я думаю, мои колебания простительны, учитывая важность момента. И прежде чем… механизм… сработает, я хочу убедиться, что вы понимаете уровень ставок. Что больше не будет ни ошибок, ни тем более провала.
Хейг открыл было рот, чтобы уже прямо, по-солдатски высказать все, что он думал относительно этой пустой беседы, но премьер продолжал речь так, словно не замечал собеседника, и фельдмаршал поневоле промолчал.
— Видите ли, друг мой, — повторил Ллойд Джордж. — Вам следует по-настоящему проникнуться катастрофичностью происходящего. Наша империя трещит по швам, за Каналом еще хуже. Не говоря уже об Италии. Мы с Клемансо раз за разом спасали положение, не останавливаясь ни перед чем, мы расстреливали артиллерией мятежные полки и громили броневиками бунтующие кварталы, мы не остановились перед введением фактической диктатуры и сажали в тюрьму даже министров. После прошлогодней катастрофы положение снова удалось удержать, но Британия и Франция, локомотивы Антанты, повисли на самом краю, где и балансируют в неустойчивом равновесии.
Легким движением руки премьер оборвал фельдмаршала, снова порывающегося что-то сказать.
— Да, вы скажете, что дисциплина восстановлена, армия готова к сражениям, новейшая техника щедрым потоком хлынула в войска. Но это лишь одна сторона медали. Оборотная же заключается в том, что наша экономика работает на пределе возможностей. Фунт чудовищно обесценился, с начала войны только внутренний долг вырос с шестисот пятидесяти миллионов до семи с половиной миллиардов. Цены на основные гражданские товары поднялись в пять раз, и это только по официальной статистике, в целом жизнь рядового британца подорожала почти в семь раз, а по отдельным пунктам и во все десять. И это еще не все «счета от мясника»,[17] которые они должны оплачивать.
Ллойд Джордж сделал паузу и потер лоб, словно разогревая мысли. Хейг внимательно слушал, ему неожиданно расхотелось дискутировать о пользе своего времени.
— На днях в Индии произошла бойня, — по-прежнему негромко продолжал политик. — Бригадный генерал расстрелял не то тысячу, не то полторы тысячи митингующих — полсотни солдат и два броневика по его приказу стреляли, пока не кончились патроны.[18] Наши индийские колонии и без того волнуются, теперь же мы имеем все шансы получить второй Мирут.[19] С четырнадцатого года бушует Ирландия, мы раздавили Пасхальное восстание в Дублине, но даже сейчас там льется кровь, и одному Господу известно, когда и чем все это кончится. Доминионы открыто вопрошают, во имя чего гибнут их лучшие люди. И мне нечего им ответить. Выпускники Итона и Хэрроу сгнили в грязи Фландрии.
Дождь уже не стучал в окно отдельными каплями, а порывисто хлестал водяными потоками. Сумерки сгустились, словно утро действительно неким волшебным образом обратилось в поздний вечер.
«Танкистам придется тяжко, техника не пройдет через грязь», — вновь подумал Хейг, и эта мысль, войдя в унисон со словами Ллойд Джорджа, отдалась душевным холодком.
— Я, как премьер-министр Соединенного Королевства, говорю вам — мы на краю пропасти, — говорил диктатор. — Все, что армия получила и получит, — это последнее, что мы смогли выжать из объединенной мощи Антанты и Британии. Дуглас… — Он склонился к фельдмаршалу. — Я не стану говорить вам, что вы должны победить. Я скажу лишь, что если… если вы не добьетесь победы, нам придется идти на мирное соглашение.
