Я попытался ещё раз убедить его отказаться от прямой атаки. Говорил, что если снайпера ещё остались, то за то время, которое нам понадобится, чтобы пересечь это поле, они перещёлкают две трети красноармейцев моего взвода. Но получалась как беседа немого с глухим. Каневский опять разъярился, покрылся красными пятнами и визгливым голосом вскрикнул:
– Ты что, Черкасов, выступаешь против линии партии?
Неожиданно резко повернувшись, к Кузнецову и Перминову он приказал:
– Вы, товарищи красноармейцы, сейчас быстро следуете в расположение взвода и передаёте приказ командира: прибыть всем сюда.
Потом, глянув на часы, продолжил:
– Чтобы через пятнадцать минут все были здесь! Через полчаса, ровно в 10–00, начинаем атаку.
Дождавшись, когда красноармейцы удалились метров на двадцать и, посчитав, что нас никто не услышит, политрук повернулся ко мне и прошипел:
– Ты как миленький сейчас организуешь атаку! Если будешь продолжать саботировать моё решение – пойдёшь под трибунал. А там, сам знаешь, что бывает за неисполнение приказа. И не беспокойся ты за свой взвод – эти погибнут, пришлют других. Не волнуйся, командовать будет кем. Что значат для победы мировой революции несколько десятков жизней – да ничто. Тем более баб в России много – ещё нарожают.
После этих слов он как-то мерзко начал смеяться. А я стоял, пришибленный этим цинизмом, с уже начинающейся разгораться нешуточной ненавистью к этому ублюдку. Мне так и хотелось сказать, от кого им останется рожать-то, если такие мужики, как Сидоркин и похожие на него, погибнут, то дети начнут рождаться от таких негодяев, как ты. И бедная Россия, что с ней станет? И ещё у меня появилось большое желание достать свой наган и разрядить весь барабан в его жирное пузо.
Несмотря на все бушующие в душе моей страсти, какая-то часть меня продолжала внимательно наблюдать за той группой деревьев, где могли сидеть «кукушки». Обострённое чувство опасности держало меня в напряжении, с того самого момента, когда обстоятельства заставили меня выйти из-под защиты дерева.
Какое-то шестое чувство помогло мне заметить шевеление ветвей у одной из дальних сосен. Не думая, действуя, скорее всего, на инстинктах, я схватил Каневского за балахон, надетый на шинель, привлекая к себе и загораживаясь его телом от возможной траектории пули.
Смех немедленно смолк, политрук попытался меня оттолкнуть, но тут я почувствовал два толчка, Каневский обмяк и только потом раздался сдвоенный хлопок отдалённых выстрелов. Подчиняясь накрепко вбитым в меня навыкам, я оттолкнул его тело и прыгнул в сторону моего старого убежища. Упав рядом с деревом, я, перекатываясь под его защиту, уткнулся головой во что-то мягкое.
Уже осмысленно оглядывая возникшее препятствие, я встретился взглядом с Наилем. Этот хитрый татарин не ушёл вместе с другими красноармейцами, а залёг в небольшой ложбинке между выступающих корней берёзы и принял форму сугроба. Подавая шапку, сбитую с моей головы столкновением с его животом, он смешно поцокал языком и произнёс:
– Вах, какой смелый человек был наш комиссар. Не испугался снайперов и сам вышел на открытое пространство, чтобы осмотреть место нашей будущей атаки.
Я прекрасно понял подтекст его заявления – мол, старший политрук сам виноват, что попал под пулю «кукушки», и Наиль готов это подтвердить. Меня эта легенда полностью устраивала, и я, как бы соглашаясь с его словами и в то же время продвигая свой план атаки, сказал:
– Да, товарищ Каневский только согласился с фланговым обходом засады и начал намечать наш будущий маршрут, как коварные пули белофиннов оборвали его жизнь. Но мы отомстим этим империалистическим наймитам за смерть нашего товарища, пламенного борца с буржуазной идеологией.
Не удержавшись, Наиль хмыкнул, а потом, чтобы уж совсем не рассмеяться, суетливо предложил:
– Товарищ лейтенант, давайте я оттащу его за деревья, вдруг он ещё жив.
– Какой, к чёрту, жив! Шерхан, ты что, не видишь, у него полчерепа снесено. И куда ты сейчас полезешь? Не знаешь что ли любимую тактику снайперов – подстрелить кого-нибудь и ждать, когда к раненому бросятся на помощь. И вот тебе новая, лёгкая жертва. Так что лежи, не дёргайся, а лучше давай потихоньку отползай подальше в лес. Сейчас наши должны сюда подтянуться, ты их там, в глубине леса притормози. Я сейчас винтовку Сидоркина захвачу и туда к вам подъеду. Будем по краю леса заходить этим «кукушкам» в тыл.
– Так далеко же!
– А ты как думал, Наиль? Хочешь ухлопать таких опытных вояк и при этом особо не напрягаться, так, что ли? Могу тебе со стопроцентной уверенностью сказать, что получится всё наоборот, это тебя они подстрелят и при этом ещё посмеются над твоей тупостью. Как правило, на войне извилистый путь оказывается короче прямого. Ладно, парень, хватит болтологией заниматься. Двигай глубже в лес, и вон за той сосной ждёшь меня с народом. Я через десять минут буду. А погибшими займёмся, когда разберёмся с засадой. Всё, Шерхан, вперёд – время пошло!
Появился я на месте сбора взвода позже, чем планировал. Пришлось приспосабливать лыжи Сидоркина на свои валенки. У меня лопнул ремешок крепления, наверное, ещё при первом выстреле, когда я упал в снег. Вооружённый уже СВТ-38, я подъехал к группе красноармейцев, стоящих вокруг Асаенова. Он им что-то говорил, наверное, рассказывал, что произошло с комиссаром. Все двадцать шесть человек из моего взвода уже были здесь.
Не теряя время на лишние слова, я сразу приказал построиться и кратко обрисовал сложившуюся обстановку. Потом поставил задачу каждому отделению и порядок движения к намеченной цели. Решил, что будем двигаться по лесу, вокруг этого большого поля, двумя группами. Первую, разведывательную, поведу я, в неё войдут ещё два человека – Кирюшкин и Асаенов. Остальные будут двигаться цепочкой за нами, на расстоянии не ближе чем сто метров. Замыкающим едет комот-1, старший сержант Курочкин, в случае чего он же принимает командование взводом на себя. Одновременно он исполнял и обязанности помкомвзвода, взамен убывшего по ранению Нилина. Ещё я отослал красноармейца Перминова в штаб батальона – доложить о гибели комиссара от пули снайпера и о наших дальнейших действиях.
С собой в передовой дозор много народу я брать не стал, посчитав, что вполне хватит и трёх человек. Можно было бы взять и одного Кирюшкина, но эта мысль ушла сразу же, чем-то это мне напомнило последний выезд с Сидоркиным. Тот же лес, те же снайпера и нас двое, а в итоге – Саня убит, я чудом остался жив.
Кирюшкин (боевая кличка – Якут) принадлежал к какой-то северной народности Сибири, но полностью обрусел, русский язык знал прекрасно. На гражданке он был охотником и сейчас, после гибели Сидоркина, лучшего следопыта и лыжника в нашем взводе, пожалуй что, и не осталось.
Асаенова (боевая кличка, придуманная мной – Шерхан) я взял, потому что мне понравился этот парень – своим спокойствием и умением быстро соображать. Чего только стоил эпизод с гибелью политрука. К тому же, практически с момента его появления, какая-то часть меня, наиболее близко соприкасаемая с командирской жилкой моего деда, внимательно отслеживала все его действия. И пока была очень им довольна. Тем, как он инстинктивно грамотно укрывался от возможного выстрела снайпера. Ни разу не подставился, всё время находил какое-нибудь укрытие и при этом не суетился и ни капли не нервничал. И тем, как он двигался на лыжах, легко, быстро. Одним словом, весь военный опыт моего деда говорил, что если этого парня немного подучить, то получится лучший боец из всех тех, кого он видел.
Последний раз, проинструктировав комота-1 Курочкина (боевая кличка – Ряба), наша троица двинулась вперёд вдоль края леса. Первым, пробивая для всех лыжню, катил Якут, за ним, метрах в пяти, я, последним скользил Шерхан. Минут через двадцать такого движения, когда мы уже ощутимо приблизились к соснам, на которых засели снайпера, Кирюшкин остановился. Когда я к нему подъехал, он еле слышно зашептал:
– Однако вон по той большой сосне человек в маскхалате лезет.
И показал мне на дерево метрах в трёхстах от тех сосен, на которых, как я и предполагал, засели снайпера. Это гигантское дерево находилось как раз по ходу нашего движения. Достав снятый с Каневского бинокль, я посмотрел на эту здоровенную сосну. Действительно, по импровизированной лестнице из прибитых прямо к стволу деревяшек, спускалась трудно различимая даже в бинокль фигура в пёстром маскировочном комбинезоне. Спускаться до поверхности снега ей оставалось метров десять. Разглядел я и площадку, куда вела эта лестница. Между ветвей, метрах в двадцати пяти над землёй, было положено несколько толстых досок. Оглядел я и соседние деревья, а также, уже в который раз, видневшиеся верхушки сосен нашей первоначальной цели, откуда стреляли «кукушки». Никаких признаков снайперских гнёзд нигде не за метил.
