Разница между версией Массимо и моей Италией была незаметна до и невероятна после расхождения. Это было как разница между человеком, которым я был сейчас и мной же час назад.
Черного лебедя нельзя предсказать, ожидать или характеризовать. Черный лебедь, когда он появляется, не кажется черным лебедем. Когда он приходит, разрушая устои взмахами крыльев, нам приходится переписывать историю.
Иногда журналисты рассказывают о новостях, которая становятся первой ласточкой нового мира.
В новостях никогда не сообщали, что произошел черный лебедь. Журналисты никогда не говорят, что наша вселенная зависит от случая, что наши судьбы зависят от вещей недоступных нашему пониманию или сущих мелочей. Мы никогда не сможем принять независимость черность лебедей. В новостях не скажут о том, что новости могут не иметь смысла. Наши новости рассказывают о том, что мы понимаем.
Когда наш разум сталкивается с невозможным, мы моментально превращаемся в животных, и наш разум к нам уже не возвращается. Мы прикидываемся, что все в порядке, но это иллюзия. Конечно, рассудок теряется не в прямом смысле. Не важно, что это за новость, мы всегда адекватны и сдержаны. Вот что мы говорим друг другу.
Массимо вернулся за столик. Он был очень пьян и неважно выглядел.
— Ты бывал когда-нибудь в туалете с дыркой в полу? — спросил он, ковыряя в носу. — Лучше не ходи туда.
— Я думаю, что настало время отправиться в твою Италию, — сказал я.
— Я могу это сделать, — согласился он с ленцой, — хотя у меня есть одна проблема здесь… и эта проблема — ты.
— Почему я — проблема?
— В той Италии есть другой Люка. Он не похож на тебя, это популярный писатель, он очень известный и богатый человек. Он не найдет тебя смешным.
Я обдумал это. Он старался заставить меня ревновать к самому себе. Я не мог исправить это, и я разозлился.
— Ты полагаешь, я смешон, Массимо?
Он перестал пить, но то убойное бренди все ещё булькало у него в глотке.
— Да, Люка, ты смешон. Ты — олух. Ты — несмешная шутка. Особенно в этой версии Италии. И особенно сейчас, когда ты наконец в курсе. У тебя сейчас лицо похоже на морду дохлой рыбы. — Он рыгнул в кулак. — Теперь, наконец, тебе кажется, что ты все знаешь, но это не так. Пока нет. Послушай, я создал этот мир перед тем, как появился здесь. Когда я нажал F3, и поле переместило меня сюда. Без меня, наблюдателя, эта вселенная никогда не появилась бы.
Я оглянулся, обозреть то, что Массимо назвал вселенной. Это было итальянское кафе. Мраморные столик передо мной был прочным, как скала. Все вокруг было плотным, нормальным, реальным, понятным и предсказуемым.
— Конечно, — сказал я ему. — И ещё ты создал мою вселенную. Ты не просто гадкий утенок. Ты бог.
— Черный лебедь — ты так меня назвал, — он самодовольно улыбнулся и посмотрелся в зеркало. — Вам, журналистам, для всего нужен заголовок.
— Ты всегда носишь черное, — сказал я. — Это потому что на черном незаметна грязь?
Массимо застегнул свой черный шерстяной пиджак.
— Он становится хуже, — сказал он, — когда я нажимаю клавишу F2, прежде чем устанавливается поле… Я создаю множество потенциальных историй. Каждая со своей душой, этикой, мыслями, историей, судьбой, ну всем. Все эти миры становятся живыми на несколько наносекунд, пока чип выполняет программу, и потом они все исчезают. Как будто ничего и не было.
— Ты так перемещаешься? Из мира в мир?
— Да, именно так, дружище. Этот гадкий утенок способен летать.
Один из официантов подошел убрать столик.
— Немного рисового пудинга? — предложил он.
Массимо был вежлив.
— Нет, спасибо, сэр.
— На этой неделе у нас замечательный шоколад! Только из Южной Америки.
— Да, там делают замечательный шоколад. — Массимо сунул руку в карман. — И мне его действительно хочется. Сколько ты дашь мне за это?
— Это женское обручальное кольцо. — Официант осторожно взял его.
— Да, так и есть.
— Это не настоящий алмаз. Этот камень больше, чем это возможно для настоящего алмаза.
— Ты дурак, — сказал Массимо, — но это твои проблемы. Я очень хочу шоколада. Почему бы тебе все-таки не принести плитку?
Официант пожал плечами и отошел.
— Итак, — подвел итог Массимо. — Я не считаю себя богом, я, если говорить в этих терминах, целый пантеон. Как ты знаешь, поле перехода всегда наводится на площадь. Поэтому я здесь. Я выхожу из этого кафе, пошатываясь и в облаке пыли. У меня ничего нет, кроме того, что лежит у меня в голове и в карманах. И так всегда.
Дверь в «Елену» с громким звоном индийских колокольчиков распахнулась. Внутрь вошла группа из пяти мужчин. Я мог принять их за копов, из-за их пиджаков, поясов, дубинок и пистолетов, но туринская полиция не пила на работе. Ещё они не носили красные нарукавники с перекрещенными молниями.
В кафе вошли новые гости и сразу наступила тишина. Они начали обыскивать персонал, от них пахло опасностью.
Массимо поднял воротник и невозмутимо уставился на свои скрещенные руки. Массимо обдумывал сложившуюся ситуацию. Он сидел в углу, черный, молчаливый, загадочный. Должно быть, он молился.
Я не стал пялиться на захватчиков. Мне было неприятно на это смотреть, но даже для стороннего наблюдателя в происходящем было несложно разобраться.
Дверь туалетной комнаты открылась. Оттуда вышел невысокий мужчина в шинели. У него была потухшая сигара, зажатая в зубах, и шляпа, как у Алена Делона.
Он был хорошо сложен. Люди всегда недооценивают красоту, мужской шарм Николя Саркози. Он иногда казался слегка странным, например, когда он загорал полуголым и появлялся в таком виде в популярном таблоиде, но в личном общении его харизма довлела. Он был человеком, с которым вынужден считаться любой мир.
Саркози за несколько секунд осмотрел кафе. Потом он молча и решительно двинулся вдоль темной стены красного дерева. Он оттопырил один локоть. Прогремел гром. Массимо упал лицом вперед на маленький мраморный столик.
Саркози с легкой досадой смотрел на дымящуюся дырку в кармане своей стильной полушинели. Потом он посмотрел на меня.
— Ты тот журналист, — сказал он.
— У вас хорошая память на лица, месье Саркози.
— Верно, дубина, она именно такая. — Его итальянский был не очень хорош, но все равно лучше, чем мой французский. — Ты продолжишь «защищать» свой мертвый источник здесь? — Саркози мстительно пнул тяжелый стул Массимо, отчего мертвец, его стул, его стол и его простреленная голова упали на пол кафе с громким стуком.
— Это твоя история, мой дорогой друг, — Саркози сказал мне. — Я дарю её тебе. Можешь её использовать в своих розовых журнальчиках.
Потом он начал отдавать приказы своим убийцам в форме. Они сгруппировались вокруг него в отряд поддержки, и их лица были полны уважения.
— Теперь ты можешь выходить, дорогая, — позвал Саркози, и из мужской комнаты вышла женщина. Она носила маленькую стильную гангстерскую шляпу и сшитый на заказ камуфляжный жакет. Она несла большой черный чехол от гитары. И ещё старый радиотелефон, огромный, как кирпич.
Откуда он знал, что эта женщина полчаса пряталась в душном туалете кафе, я не знаю. Но это была она. Это определенно была она, и она не была бы более сдержанной и спокойной даже на встрече с королевой Англии.
Они ушли все вместе, единым, хорошо вооруженным отрядом.
Нежданное событие в «Елене» создало суматоху. Я отодвинул кожаный саквояж Массимо от растекающейся лужи крови.
Мои коллеги-покровители были ошеломлены. Они были глубоко поражены, даже обескуражены. У них не было никаких путей решения проблемы.
Один за другим они поднимались и выходили из бара. Они покидали это приятное, старое место молча, не торопясь и не глядя друг на друга. Они выходили через скрипящие двери на самую большую площадь в Европе.
Потом они исчезли, каждый, торопясь в свой собственный мир.
Я прогуливался по площади под приятным весенним небом. Ночь оказалась холодная, как это бывает весной, а бесконечное темно-синее небо было чистым и прозрачным.
Экран ноутбука ярко осветился, когда я нажал F1, Потом я нажал F2 и затем F3.
http://translatedby.com/you/black-swan/into-ru/trans/
Перевод: © Дмитрий Кулаков.
Oulipo (аббревиатура от Ouvroir de littérature potentielle) — литературное объединение французских писателей и математиков. Занималось исследованием потенциальных возможностей литературного творчества и языка методом введения искусственных ограничений (напр., запрет на использование какой-либо буквы). Основано Франсуа Ле Лионне и Раймоном Кено, в него входили Жорж Перек, Жак Рубо, Итало Кальвино и др. (прим. верстальщика).
