И было это неприятным и странным для всех, когда сын Арана, покинувшего родную землю и отчий кров добровольно и тайно, прибыл к шатрам деда своего связанный по рукам и ногам как дикий кабан. И позором этим был омрачен праздник великий возвращения крови Арановой в семью отчую. И Фарра ругал сурово Аврама за Такху и дочь ее, но тот лишь повторял упорно, что так будет лучше. А что лучше и почему лучше – объяснить не мог или не хотел.
Злость, лютую злость испытывал Лот в первые дни прибытия в стан деда своего, пылал едва сдерживаемой ненавистью к вновь обретенной родне за разлуку с матерью и сестрой. Не верилось Лоту, что любящая мать его могла по собственной воле покинуть сына. Виделись ему в этом насилие и несправедливость.
Помнил Лот еще с детства, из слов отца случайно оброненных в беседах горячих с матерью, когда, бывало, спорили они, что не жаловала родня Аранова Такху, и что через эту неприязнь пришлось Арану покинуть земли родные и кров отчий. Знал Лот, что мать его была рабыней, купленной на рынке, и стала отцу наложницей. И знал он, что, прежде матери его, была у отца жена крови царской, от которой имел он двух дочерей, ставших после женами дядьям своим. И потому был уверен Лот, что это Аврам вынудил Такху удалиться от сына, а не сама она того захотела, как ему было сказано. Вынудил ее Аврам уйти лживыми посулами, обманом и, возможно даже, угрозами явными. И был уверен Лот, что не один Аврам действовал в этом деле жестоком, а вся родня его по сговору: и брат его, и отец его, и жены дядьев – старшие дочери Арана. А Аврам лишь исполнил их наказ общий. И причиной всему была обида на Такху – рабыню, очаровавшую их Арана. И еще причиной был стыд, который мог лечь пятном на лицо всей семьи вместе с возвращением Такхи. Не захотели они принять рабыню чужеродную в семью, как равную. И вот за все это была наказана Такха, спустя годы, отлучением от сына, в котором одном решили принять обратно кровь Аранову надменные родственники.
Но разве на то надеялась Такха, посылая к родне за помощью?!..
И проклял в душе Лот день, когда в слепящей дали бескрайней пустыни увидел караван спасительный. И проклял он дядю Аврама, и всю их семью – за предательское жестокосердие. И поклялся отомстить им. И поклялся уйти от них, чтоб разыскать мать и сестру свою Рухаму.
И не разжалобили Лота слезы слепого Фарры, когда развязали путы на мальчике слуги и подтолкнули навстречу старцу седобородому. И еле сдерживал он ненависть свою и брезгливость, когда дрожащие руки слепого старика, все в пятнах безобразных старости, ощупывали тело его и лицо. И не подкупили сердца его ожесточившегося слова умилительные, объятья страстные и поцелуи слюнявые.
И подошел к нему тогда, вслед за стариком, мужчина невысокий рыжебородый и представился дядей Нахором, и взял на руки, и поднял в воздух со смехом, и, опуская, поцеловал крепко.
И подошла вслед за ним шумно женщина с волосами цвета скорлупы миндаля, полная и веселая, и расцеловала несколько раз в обе щеки, назвав его «братцем родным», а себя Милкой.
И подошла затем еще одна женщина с распущенными длинными кудрями черными, смуглая, большеглазая, и едва коснулась сухими губами губ его обветренных, обдав ароматом тонким, тревожащим, и сказала тихим грудным голосом:
– Сестра я твоя Сара, жена Аврама.
И удивился Лот словам ее, ибо не поверил, что женщина эта юная и хрупкая, ростом чуть выше него, могла быть женой Аврама – старика высокого и сутулого. И удивленно смотрел мальчик вслед Саре – как она подошла к мужу и стала рядом, смирно скрестив руки на животе плоском.
А Аврам к Лоту не подошел.
А стали подходить к нему другие люди – мужчины из слуг Фарры, молодые и старые, и целовали Лоту руку, и говорили слова приветствия, и как они любили отца его Арана, и как рады возвращению сына. И было это непривычно Лоту и неприятно. А потом увели Лота в шатер большой, где омыли его женщины чужие в чане с благовониями, а после переодели в одежды новые нарядные. А когда он выше, увидел, что все уже уселись на ковры перед шатрами, на которых были вина и яства сытные. И подвели Лота к месту во главе собрания, где сидел Фарра, и посадили рядом по левую руку старца. И взял Фарра его правую руку, и держал долго, пока не сказала ему Милка:
– Отец, что ж вы держите мальчика за руку? Как же он есть будет?
И все засмеялись ее словам, и сразу заиграла музыка, и пошли виночерпии по кругу, наполняя чаши, ибо это был праздник в честь возвращения Лота.
Поселили Лота в большом шатре Фарры, в закутке за пологом, ибо хотя Фарра и был уже стариком дряхлым, но ходили еще к нему в шатер наложницы его, – и как женщины, и как услужницы, – и Лоту, дитю невинному, видеть этого не должно было.
А Лоту было странно это, когда у одного мужчины много женщин. И многое в стане Фарры и в жизни людей его казалось Лоту странным.
Было удивительным для него, как у одного человека может быть столь много под рукой скота, добра всякого и людей в услужении. Думал Лот, что вот вокруг земля благодатная, укрытая травой и деревьями плодоносящими, и много воды в ней – и почему бы людям не взять каждому скот свой и не уйти от Фарры, чтобы работать на себя, а не на хозяина? И думал он: почему у одного много и ему все мало, а у другого мало, а он большего не хочет? И ходил он меж людей, и слушал их речи, и узнал, что многие люди Фарры говорили на разных языках и молились разным богам, и часто спорили меж собой. Но никто не дерзал спорить с Фаррой и с сыновьями его. Когда спорили люди и не могли прийти к согласию, приходили они к Фарре за судом – и он произносил слово, и они расходились, кто довольный, а кто с помрачневшим лицом, но все – примиренные.
И не знал Лот, что люди эти нашли у Фарры то, что трудно было в те времена найти в земле Халдейской – защиты. Ибо пока шла война в стране между братом царя прежнего и сыновьями царскими, много творилось в стране беззакония. И тогда люди со всех сторон, чтобы оберечь добро свое и жизни, пришли под защиту Фарры, который известен был справедливостью своей и твердостью: свое оберегал, но на чужое не зарился. И издавна были среди людей Фарры не только пастухи, но и кузнецы умелые, которые готовили, кроме орудий для хозяйства и на продажу, еще и оружие знатное для защиты. И когда умножилось число людей под рукой Фарры, многих из них он вооружил и создал отряд сильный. И никто не дерзал войти в земли Фарры для грабежа и насилия, и царил в его землях мир, и люди жили сытно, когда вокруг враждовали и голодали.
И даже Нахор, когда вернулся, чтобы побыть с отцом в отсутствии Аврама, понял, что здесь, в стане отца своего в окрестностях города царского, будет ему безопаснее, чем за рекой – и остался. Сильно изменился Нахор с тех пор, как ушел из стана отца, гоня перед собой стадо наследное. Обедневший через жадность свою, был он теперь гораздо покладистей. Слушал отца во всем, ничего не требуя. Не сидел праздно сам и не давал бездельничать людям, но власть свою над ними проявлял мягко и по всякому поводу советовался с отцом. И пока не было Аврама, стал Нахор ближе Фарре. И жена его веселая Милка была по сердцу Фарре, и сыновья его, которых у него было тогда уже двое, стали забавой для старца, пока не появился Лот. А когда узнал Фарра о судьбе Такхи и дочери ее, сильно разгневался он на сына своего Аврама, который допустил разлучить мать с сыном и сестру с братом.
– Лучше бы ты привез Такху и дочь ее связанными, как привез племянника своего, чем отпустил! – кричал он на сына. – Ибо связано теперь сердце внука моего ненавистью ко всем нам!
И отвернулся от него Фарра, затаив против Аврама недоверие за своевольство дерзкое.
И послал Фарра на поиски Такхи людей, чтобы вернули они ее и дочь ее. И не сказал о том Фарра Лоту, не желая расстраивать надеждой напрасной. И вернулись люди лишь через полторы луны – пустыми, доложив хозяину, что дошли они до самой Эблы17 в своих поисках, а в Эбле след Такхи оборвался. И сказали, что будто бы видели некоторые женщину с девочкой, что ушла за караваном большим в Страну Фараона, но не рискнули они идти дальше за следом ненадежным.
Вольготно жилось Лоту в Халдее. Одевали его в самое лучшее, кормили самым вкусным и всюду, где бы ни появился, встречали улыбками и предлагали приятное. Ибо стал Лот любимцем Фарры, каким некогда был Аран. И даже больше Арана полюбил Фарра внука любовью ревнивой и щедрой. Чувствовал себя старик виновным в бедах сына, умершего на чужбине, чувствовал вину за беспризорное детство внука и разлуку с матерью – и всей душою стремился Фарра хоть отчасти вернуть Лоту то, что отняла у него судьба жестокая. Стал Лот слепому старику поводырем. Стал игрушкой любимой в забавах его одряхлевшего тщеславия. Стал гордостью и надеждой уставшей от жизни души.
