В. Если ты будешь говорить только это, все продолжится, а потом повторится сначала. Пойми это. А вот после этого и начнется собственно пытка. О которой будет вскользь упомянуто в протоколе. И потом только — пытка настоящая, о которой будет составлен отчет. Только ведь это для меня будут различные процедуры, а для тебя все это сольется в один непрекращающийся кошмар. Когда ты будешь стоять на пороге смерти, все это не прекратится, чтобы дать тебе собраться с силами для новой боли, просто боль эта будет другой, не такой сильной, не такой убивающей. И ты даже пожалеешь об этом, потому что боль нарастающая будет погружать тебя в состояние, в котором ты не разделяешь, когда болят раздробленные кости, когда — кости, по которым скребут бруском ржавого железа, когда горят мышцы от раскаленных штырей, а когда — от того, что на них льется расплавленное олово или кипящее масло. А в те минуты, когда тебе будет позволено отдохнуть под бичом или в колодках, ты очнешься, и твой разум, твое тело вспомнят, что боль бывает разная, ты снова станешь способен разделять ее на более или менее сильную, снова станешь понимать, какую из частей твоего тела рвут на куски. Так неужели тебе это по душе? Ты все еще надеешься, что тебя спасут? Вызволят из этих стен? Ведь нет же, ты уже не веришь в это. Ты уже смирился с тем, что придется умереть здесь. Или на костре. Ты и с этим смирился. Смерть в огне уже кажется тебе временным неудобством, после которого наступит покой. Но ты ведь даже не предполагаешь, сколько времени пройдет прежде, чем тебе позволят умереть. И сколько это будет — для тебя. Ведь всего каких-то два часа назад ты пребывал в полной уверенности, что скоро окажешься на свободе, и теперь — вот, ты уверен в другом, ты уверен в смерти. Как это, оказывается, много — два часа, правда? Целая жизнь. Так почему бы тебе не заставить время течь так, как ему положено? Почему бы не прекратить все это? Почему не сознаться?
О. Я… невиновен…
В. Не хочется ронять достоинства; понимаю. Слабость. Это кажется тебе слабостью — признать, что ошибался, что стал служить не тем силам, не тем желаниям, признать, что так стойко переносил страдания за всего лишь пустое и злое тщеславие. Но это не слабость, это тоже стойкость, только другая. Надо иметь силу, чтобы признать свою ошибку, и чем ошибка страшнее, тем больше духовной силы надо иметь, чтобы сказать «я сделал это, но я раскаиваюсь в том, что делал». Не направляй крепость своего духа не в то русло, не трать его силы на то, что тебе предстоит. Просто откровенно, честно, без утайки, расскажи все.
О. Мне нечего рассказывать… я прошу вас… я ничего не сделал…
В. Своим упорством ты только делаешь хуже. Хотя… Могу тебе сказать, что в твоем ближайшем будущем намечена некоторая определенность. Это в чем-то хорошо, согласись, когда ты знаешь свое будущее. Ведь это одна из тайн, которые привлекают человека от сотворения мира, ради одного этого многие готовы продать душу кому угодно. Тебе о твоем будущем расскажу я. Это будет чередоваться: иглы, шила и бич. Через три или четыре часа ты поймешь, что больше всего на свете тебе хочется двух вещей: сначала глотка воды, а потом — лишиться рассудка. И, напоминаю, это все еще продолжается та часть, о которой будет сказано «без пытки». Она будет продолжаться день или два. Или неделю. Хотя, может, час. Этого я еще не решил. Что поделать, знать будущее полностью не в силах человека. Но ведь тебе, я уверен, не очень хочется знать подробности того, что тебя ожидает. В одном ты можешь быть уверен: ничего этого не будет, если ты просто оставишь ненужный героизм и поговоришь со мной откровенно. Просто поговори со мной.
О. Прошу, я ничего не знаю…
Допрос прерван на неоговоренное время, к обвиняемому рекомендовано в течение перерыва продолжение подвешивания и применение зазубренных игл под ногти обеих рук. Рекомендовано чередование раскаленных шил с бичеванием, каждая процедура по одной минуте, при чем рекомендовано отмерять время наличествующими часами. Обвиняемый издавал крики, но по делу не было сказано ничего, только повторял снова, что он невиновен.
…
***
— Может, тебе лучше передохнуть, брат? Ты неважно выглядишь.
— Нет. Мало времени, а этот юноша довольно к-крепкий, неизвестно, сколько еще часов придется добиваться от него признания.
— А ты уверен, что от него возможно чего-то добиться?
— Уверен. Я — д-добьюсь.
— Может, ты хотя бы приляжешь?
— Нет. П-прерывать допрос сейчас нельзя.
— Тебе не обязательно присутствовать.
— Обязательно. Пусть п-пройдут сутки…
— Уже прошли сутки, брат.
— Для нас. Для него прошло неизвестное к-количество этих минут. Так вот, пусть пройдут сутки, двое, ч-четверо, и он постоянно должен слышать только меня. Тогда эти минуты вытянутся еще б-больше и станут еще мучительнее. Поверь. Уж я-то знаю.
— Тебе виднее, разумеется, но ведь ты же не можешь не спать четверо суток подряд.
Усмешка — похожая на стон.
— Разве?..
***
…
В. Ты не решился говорить правду?
О. Я не знаю, что вы хотите от меня услышать… дайте воды, я прошу вас… я ничего не сделал…
В. Пошел всего лишь третий день без воды, а ты уже просишь пить. А пить хочется страшно, правда? Ты устал, у тебя искусаны губы, ты взмок и потерял немного крови. Немного, но сколько в ней воды…
О. Я прошу вас…
В. Не проси. Просто перестань зря страдать, просто начни говорить правду. Женщине стало хуже. Ты не мог этого сделать отсюда, значит, или ты отравил ее, и яд продолжает действовать, или ее убивает твоя сообщница. Или ты убиваешь ее иным способом?
О. Я не знаю, о ком вы говорите, я не умею делать ядов… дайте воды, прошу…
В. Если ты просто отравил ее, скажи, чем, чтобы мы успели ей помочь. Если это было сделано колдовством, назови имя своей сообщницы и скажи, где ее искать.
О. У меня нет никаких сообщников… Господи, умоляю вас, воды…
В. Глупо. Просто глупо. Воды? Конечно. Только будь откровенен, и все это прекратится. Боль прекратится, прекратится жажда… ты хочешь спать? Будет сон. Долгий, спокойный сон, и никто тебя не разбудит, чтобы поднять на дыбу. Тебя осмотрит врач и перевяжет каждую рану. Просто скажи: что ты сделал и как это остановить?
О. Я ничего не делал…
В. На что ты надеешься? Надеяться на оправдание ты уже не можешь. Сейчас ты уже осознаешь это так ясно, что тебе страшно. Ты не хочешь думать об этом, но это все время лезет в мысли. Ты думаешь: «Я останусь здесь до конца жизни. Я не выйду отсюда. Это конец». И это действительно так. Оправдания ты не услышишь, понимаешь это? Просто подумай, и ты поймешь, что рано или поздно я все-таки услышу от тебя признание. Ты сознаешься во всем, в каждом проступке, расскажешь мне все до мельчайших деталей, это только вопрос времени. От тебя зависит, будешь ли ты еще в состоянии оценить дарованную тебе жизнь, или к тому моменту ты уже будешь стоять у края могилы. Не губи себя. Не заставляй себя страдать. Говори правду.
О. Я невиновен… заклинаю, воды…
В. Я понимаю твое состояние. Некоторое время ты еще будешь отрицать все, не понимая, зачем ты это делаешь и чего хочешь добиться. Некоторое время ты даже не сможешь думать над этим. Просто будешь отрицать, даже не замечая, какие слова произносишь. Это потому, что ты устал. Но очень скоро усталость дойдет до предела, и ты все мне расскажешь. Ты ведь знаешь это, хотя и не позволяешь себе об этом думать. Ты расскажешь все. Но до этого мы доставим друг другу массу неприятных минут. Мне будет неприятно, потому что придется ждать, пока ты образумишься, тратить на тебя время. Но тебе-то будет неприятнее во много раз, потому что каждая моя минута для тебя будет нескончаемой. Понимаешь это? Вот, смотри, сейчас я переверну часы — и снова пойдет минута. В твою боль привнесется небольшое разнообразие. Тебя опустят на пол, и вывернутые суставы начнут гореть невыносимо. И тут же поднимут. Представь себе, как это отзовется во всем твоем теле. И опустят снова. И опять поднимут. Это будет длиться минуту. Тебе ведь этого не хочется. Не буду говорить, что мне этого не хочется тоже. Пойми, на тебя лично мне наплевать, и я не буду убеждать тебя, что мое сердце обливается кровью при виде твоих мучений. Мне все равно. Я просто не желаю слишком долго ждать твоего признания, а потому все то, что обычный обвиняемый выносит за неделю, тебе придется вытерпеть за сутки. Так вот, спрашиваю: ты будешь говорить со мной искренне и без утайки, или мне перевернуть часы?
