— Зачем Андропов приказал меня сюда доставить? Я абсолютно здоров. Мне никто ничего не говорит, что со мной произошло.
— А вы что, ничего не помните?
— Нет.
— Такие провалы в памяти с вами раньше случались?
— Никогда.
— Что вы помните из последнего?
— Как я сижу на работе и просматриваю документы.
— Какого это было числа?
— Вчера и это было двадцать шестое апреля.
— Сегодня двадцать восьмое, у вас провал в памяти больше суток.
— Этого не может быть.
— Может. Я только что со съезда ВЛКСМ, который сегодня завершился.
— Значит правда, что сегодня двадцать восьмое. А почему я ничего не помню?
— Вот для этого я и приехал по поручению Юрия Владимировича. Здесь никто не знает, кто вы. А по поводу того, что вы не помните почти двадцать четыре часа из вашей жизни, могу сообщить, что вас, скорее всего, зомбировали. Вам знаком этот термин?
— Да, слышал, но мы считали, что это сделать невозможно.
— А возможно то, что вас арестовали в приемной Андропова, когда вы собирались его убить?
— Как убить? Этого не может быть?
— Вы второй раз повторяете, что это не возможно и не может быть. У вас есть своё объяснение, почему вы пришли к Андропову с миниатюрным пистолетом, спрятанным в кобуре на голени?
— Не…, — попытался опять произнести ту же бессмысленную фразу генерал, но осекся, поняв, для него непростительно повторять это банальное восклицание. — Я так понимаю, что всё, что ты сказал, правда?
— Да, всё правда. Юрий Владимирович приедет сюда сам через час. Поэтому за этот час я должен вам помочь вспомнить, что произошло на самом деле за эти заблокированные в вашей памяти сутки. Если я не разберусь с этим, то вы, надеюсь, понимаете, что с вами будет за попытку убить члена Политбюро.
— Так это ты спас Андропова в прошлую пятницу? Тогда понятно, откуда у такого молодого парня Золотая Звезда. А по поводу произошедшего я теперь понимаю, почему меня изолировали. Если ты хочешь узнать от меня что-то, то я готов все рассказать, но я ничего не помню об этих исчезнувших из моей памяти сутках. Как только я пытаюсь что-то вспомнить, у меня начинает болеть голова. Всё остальное помню прекрасно, а эти двадцать четыре часа как чёрная дыра у меня в мозгу.
— Для меня важно ваше добровольное согласие попытаться вспомнить и желание со мной сотрудничать.
— Да, я готов сотрудничать, потому, что мне надо доказать, прежде всего себе, что я ни в чем подобном, о чем ты только что рассказал, по своей воле, не замешан. Конечно, звучит бредово, когда тебя арестовывают в приёмной Андропова со спрятанным пистолетом. Но у меня никогда не было никакого миниатюрного пистолета и я не собирался на этой неделе просить аудиенции у Юрия Владимировича. Значит это сделал не я, а кто-то другой.
— Это сделали вы, но, в тоже время, не совсем вы. Вам в ваше подсознание заложили программу, которая и отдавала команды уже вашему сознанию, а оно, в свою очередь, уже руководило вашими действиями. Поэтому в вашем сознании нет этой информации и вы её, естественно, вспомнить не можете. Я понятно говорю?
— Да, но кто это сделал?
— Именно для этого я здесь, чтобы вы сами всё вспомнили и эту информацию не узнал никто, кроме вас.
— Что я должен сделать?
— Ничего. Всё, что нужно, вы уже делаете. Мы просто разговариваем и вы пытаетесь вспомнить, что с вами было, но у вас пока не получается. Но это только пока. Вам или стёрли память об этом дне, или поставили блок, что более вероятно. Ваше сознание, приняв команду от программы, контролируемой подсознанием, должно было выполнить поставленную задачу, а затем самоликвидироваться. Вы живы только потому, что произошёл сбой, так как задача была не выполнена. Вы пытались себя застрелить, но вам этого сделать не дали. Действие программы закончилось, но у вас, видимо, стоит именно блок, при попытке взлома которого у вас, вероятней всего, остановится сердце. Это вторая, страхующая программа на случай, если вы останетесь живы.
Моя спокойная речь и несколько заумные слова ввели генерала в транс, в который гипнотизёр вводит своего пациента. Но это был не простой гипноз. Это был сеанс эриксоновского гипноза, который похож на приятную беседу двух приятелей. Самое главное было с самого начала добиться того, чтобы он мне поверил. Потом он стал мне доверять и вот тут я выступил уже в роли гипнотерапевта. Технику ведения разговора при эриксоновском гипнозе я знал, так как хорошо владел НЛП. А откуда, вы думаете, все женщины в меня влюблялись? Да, музыка. Да, приятная внешность. И, как завершающий штрих, техника нейролингвистического программирования. В любом деле всегда есть три составляющие успеха, вот все три я и использовал, чаще всего просто на автомате, неосознанно.
Я продолжал говорить, а генерал слушать. Начиналось самое сложное. Я решил использовать свою способность улавливать чужие низкочастотные энергетические вибрации и недавно появившееся у меня умение перехватывать отголоски чужих мыслей. Я переключил своё зрение, как это случилось на съезде, когда я увидел приемную Андропова, на режим внутреннего видения и внимательно вгляделся в лицо генерала. Я видел, как на каком-то рентгене, его мозг, потом потоки нейронов. Нейрон это электрически возбудимая клетка, которая предназначена для приема извне, обработки, хранения, передачи и вывода вовне информации с помощью электрических и химических сигналов. Вот такие электрические искорки я и видел. Их были миллиарды, но в одном месте их движение тормозилось и они огибали какое-то препятствие. А потом я увидел темное пятнышко, похожее на маленькую раковую опухоль. Это и было то место в мозге генерала, в котором хранились воспоминания того злополучного дня.
Теперь, найдя эту помеху, которая мешала нейронам свободно двигаться сквозь этот блок, я подумал, что если я улавливаю отрицательные низкочастотные колебания, то я могу улавливать и положительные высокочастотные колебания, которые диаметрально противоположны агрессии и злу. Этими антагонистами во все времена являлись добро и любовь. Вот почему я сразу чувствовал, когда в меня влюбляется женщина, хотя об этом она могла даже сама ещё не догадываться. Теперь же я попытаюсь сам стать источником этих положительных колебаний. Я представил себе улыбающуюся Солнышко и направил эти колебания со знаком плюс в мозг генерала, внимательно наблюдая за темным пятном.
Сначала ничего не происходило, искорки нейронов как огибали этот блок, так и продолжали огибать. Но слегка задевая его, они понемногу выбивали из него черноту, как будто откалывая микроскопические кусочки. Изгиб движения становился всё меньше, пятно стало уменьшаться в размерах, а потом этот блок просто растворился, смытый потоком нейронов. Искорки нейронов опять стали пролетать прямо, потому, что им ничего уже не мешало это свободно делать.
Уф, вот это да. Кажется, всё получилось. И тут я увидел картинку того, что было заблокировано в этом месте. Два друга сидели за столом и пили водку. Один другому незаметно что-то подсыпал в рюмку и тот выпил. Тот, кто выпил, был тот самый генерал-лейтенант и звали его Антонов Сергей Николаевич. Он был замом Андропова и начальником 15-го Главного управления. А второй был тоже генерал, его старый приятель, только из МВД. И звали его Борисом Тихоновичем Шумилиным и был он заместителем Щелокова. Вот теперь весь этот головоломный пазл и сложился. Что было дальше, я смотреть не стал. Меньше знаешь — лучше спишь. Догадываюсь, что в водку подмешали какой-то психоделик, но это меня уже не интересовало. Надо было выводить генерала из транса.
— Я не расслышал, что вы сказали? — спросил я у него, выводя его из состояния психогипноза этой незамысловатой фразой.
— Я всё вспомнил, — заявил взволнованный генерал, — я пил водку с…
— А вот то, что было дальше вы расскажете уже не мне, а Юрию Владимировичу. Меня это уже не касается.
— Но как? Ты же ничего не делал.
— Я вам просто рассказывал, что могло быть с вами, и это подтолкнуло ваш мозг вспомнить то, что у вас было заблокировано. А теперь я должен идти, у меня ещё много дел.
