Но это если кратко, жизнь была очень насыщенной и сложной. А сам я человеком довольно сложным и противоречивым.
А теперь самое интересное.
Свои воспоминания я воспринял, как величайшее откровение и себя в них не узнал от слова совсем, хотя теперь все помню чуть ли не с самого младенчества. Мало того, копаясь в биографии, некоторые свои поступки категорически не понял. Это же надо, бросить академию из-за женщины, пусть даже богатой и красивой. Или пришив сладкую парочку без свидетелей, абсолютно чисто, пойти и сдаться в полицию. Идиот, да и только. Хоть режь, не мог я так поступить.
Но это далеко не все.
Никаких следов увлечения старофранцузским и старославянским в моей биографии нет, а тут на тебе, свободно на них говорю.
Присказки по типу: три тысячи чертей, кровь и преисподняя, я тоже никогда не употреблял.
Как уже говорил, согласно четким воспоминаниям, холодным оружием никогда не увлекался, разбираюсь в нем совершенно посредственно, во всяком случае, айкути от танто никогда не отличу. Адское пекло! Да я даже не подозревал о таких названиях, до того, как пришел в себя в этой избушке.
Дальше лучше: ну не мастер я фехтования, шашку в руках держал, но только в рамках училищной программы фехтования, по типу: справа закройся, прямым коли. Не больше. А тут уже усел нашинковать чуть ли не взвод косоглазых. То, что это не мое умение, подтверждает тело — до сих пор едва руками шевелю. Да, истощен и ослаб после ранения, но мышечную память никто не отменял. А ее у меня нет! Точно знаю. Тело отвечает на команды мозга, но выработанных четких рефлексов нет и в помине.
Но и это не все. У меня вызывает искреннее удивление тот факт, что я сейчас нахожусь на Сахалине, в тысяча девятьсот пятом году. Да и сама эпоха — тоже. Вообще идиотизм, когда ходил в уборную, начал искать где отвязывается гульфик, знать бы еще что это такое, хотя достаточно было просто расстегнуть пуговицу на поясе. И еще машинально перекрестился на… на латинский манер. Православный с рождения так никогда бы не сделал. Да что за хрень?
И самое пакостное, когда начинаю искать причины таких парадоксов, в башке начинается сплошной ад, словно там танцует целая орда этих гребаных айнов. А «свои» воспоминания никакого беспокойства не вызывают.
Вот будет хохма, если глянусь в зеркало и не узнаю свою рожу…
— Зеркало, зеркало… — я повертел головой, с трудом слез с топчана и пошатываясь побрел к столу, где стояло небольшое дамское зеркальце в изящной оправе.
Слегка поколебался и заглянул в него и обреченно выдохнул:
— Господи…
В зеркале отражалась абсолютно не моя физиономия.
Голубоглазый блондин?
Хотя на плакат времен третьего рейха, о превосходстве нордической расы?
Да ну нахрен! Может я просто свихнулся и брежу?
Глава 3
Перед сном ломал себе голову над тем, что такое Третий Рейх и нордическая раса, но так ничего и не вспомнил. Вроде как, уже во сне, нащупал подсказку, но, тысяча чертей и тысяча блудливых монашек, поутру все напрочь забыл.
Правда проснулся отдохнувшим, рана почти не болела, голова тоже, но тело по-прежнему бастовало, пожалуй, даже сильнее чем вчера.
Во сколько проснулся не знаю, но на дворе уже было светло. Комната пустовала, на табуретке рядом с топчаном стояла жестяная кружка с остывшим травяным отваром, а на блюдечке, прикрытом чистой тряпочкой, лежал черствый кусочек лепешки, густо намазанный медом.
Пока спустил ноги с топчана, выматерил все матюги, что знал. Первым делом слопал завтрак, парой глотков вылил в себя отвар и принялся пытаться расхаживаться. Один господь знает, каких мук мне это мне стоило, но примерно через полчаса, я смог почти без стонов доковылять до двери во двор.
В лицо ударило яркое солнышко, я проморгался, переступил через порог и принялся вертеть башкой по сторонам, так как вчера, в горячке боя ничего толком не успел рассмотреть.
Как очень скоро выяснилось, подворье, как для затерянной в непролазных лесах охотничьей избушки выглядело довольно прилично. Огородик, загородка с парой черных лохматых коз, несколько сарайчиков и даже небольшая конюшня. Да и сам домик оказался вполне себе таким добротным пятистенком, сложенным из мощных бревен, c основанием из дикого камня и крытым деревянной дранкой. Правда сравнительно небольшим.
А вот аборигенов во дворе и даже за ним, оказалось уж как-то сильно много. Причем не только волосатиков в кимоно, но и плосколицых узкоглазых товарищей в летних кухлянках, видимо нивхов или гиляков. Все они кучковались раздельно, сидели группками на земле и мирно чего-то ждали.
Едва я переступил на порог, как туземцы повскакивали на ноги, на земле осталось только пара-тройка, почему-то лежащих на волокушах и принялись с разной степенью экспрессивности и на разный манер мне кланяться. Но все как один очень почтительно.
Не сразу сообразив, в честь чего чествование, я отбоярился важным сухим кивком, вышедшим очень естественно, словно я давно привык к тому, что предо мной шапки ломят, примостился на лавочку у стены домика и поискал взглядом следы вчерашней баталии.
Никаких следов резни уже не наблюдалось; ни трупов, ни крови — какие-то старательные уборщики присыпали дворик земелькой и даже утоптали ее.
От японцев осталось только прислоненные рядком к избе винтовки и аккуратно сложенное в кучку снаряжение, вплоть до ботинок, фуражек и обмоток. И даже наименее пострадавшие элементы формы, в основном кителя, но, все равно сильно заляпанные кровью. Н-да… действительно кристально честные парни. Но окровавленное тряпье нахрена с трупов сдирать?
Впрочем, какая разница.
Вытащил из ножен шашку, которую прихватил из избушки и принялся внимательно ее осматривать.
Надо же…
Очень скоро стало ясно, что мне достался настоящий раритет.
Типичная кавказская шашка, легонькая, но длинная, кабы не под метр. Клинок очень слабоизогнутый, почти прямой, под обухом три узких дола. Металл сероватый, с четко выраженным мелким рисунком, возможно даже настоящий булат. Рукоятка медная, сплошь крытая серебром, с удивительно мастерской тонкой гравировкой в виде переплетений листьев и цветов. Ножны деревянные, крытые змеиной кожей, с серебряным стандартным прибором: устьем, двумя обоймицами и наконечником. Но устье и наконечник длинные, с такой же чеканкой, как на рукояти.
Думал, что найду клеймо «гурда», которое на Кавказе лепили кому не лень и куда не лень, но нашел только печать мастера в виде головы волка и краткую арабскую вязь под ней.
Ну… неизвестных мастеров и шедевров в их исполнении хоть пруд пруди, а узнаваемыми в истории остаются лишь раскрученные массовые бренды.
Кожа на ножнах местами потрескалась, серебро потемнело, а на клинке наблюдались легкие зазубрины, но, все-равно, сохранность великолепная, особенно учитывая, что клинок, скорее всего, конца восемнадцатого или начала девятнадцатого века.
Однозначно повезло — достойное приобретение.
— Вот откуда я все это знаю? — в который раз озадачился я.
И в который раз не нашел ответа. Мелькнула мысль, что я совсем другой человек, каким-то загадочным образом вселившийся в тело штабс-ротмистра, потерявший свою настоящую память, а взамен получивший память Любича. Но эту версию я сразу прогнал, как крайне идиотскую. Загадка природы, мать ее ети…
Отложил шашку и взял одну из трофейных винтовок.
Что тут у нас? Вся маркировка обозначена иероглифами, но модель не осталась загадкой — в академии мы тщательно изучали едва ли не все стрелковое вооружение вероятных противников. К тому же, такие иногда попадали мне в руки с хунхузами в Приамурье.
Итак, винтовка конструкции полковника Нарияки Арисаке, модель — Тип-30, то есть образца тридцатого года эпохи Мейдзи. Калибр 6,5х50 мм, неотъемный пятипатронный магазин и штык, одноименной модели, что и сама винтовка. Исполнения качественное, все детали тщательно обработаны и подогнаны друг к другу.
