Из лагеря он ушёл, до утра его не видел никто. И нож при нём нашли, и на том следы крови обнаружились.
Каким бы хорошим человеком не был милиционер, а дело для него важней всего. Особенно когда это «дело» можно прямо сейчас закрыть и в архив сдать, а себе «палку» поставить.
Вот и Грибов Николая даже не пытается остановить, чтобы тот мои мысли в верном направлении подтолкнул.
— Моей крови? — спрашиваю, — уже экспертизу сделали?
Понятно, что не сделали. Для этого надо материалы в область отправлять, вряд ли здесь что-то подобное делают. Даже если так, сверят, скорее всего, группу крови, не будет никто из за такой мелочи с ДНК заморачиваться. Но и с этим возиться никому неохота, ведь существует чистосердечное признание — «царица всех доказательств», как повторял товарищ Вышинский.
— Чьей же ещё? — озвучивает Коля.
— Да не трогал я его! — взрывается Серёга, — не видел даже! На хрен он сдался мне, фотограф ваш!
— А где был? — терпеливо спрашивает Грибов.
— Не скажу, — бурчит «старшак».
Детский сад, штаны на лямках. Однако если у товарища окровавленный нож присутствует, то может и не зря он не желает своими ночными похождениями делиться?
— Почему не скажешь?
— Да не помню я! — взрывается Серёга, — пьяный был, по лесу ходил, потом вернулся и спать лёг.
— Как же вы мне надоели, — вздыхает Грибов, — один «не видел», другой «не помнит». Ладно, Ветров, езжай домой.
— А с ним что? — киваю на «старшака».
— Это уже не твоя печаль, — немного мстительно заявляет Грибов, — будем экспертизу ждать. Может неделю, а может и больше. У нас тут КПЗ уютная, на кровати хоть выспится, а не в палатке.
Домой нас отвозит тот же старлей, по-прежнему не сказавший за всю дорогу ни слова. Уже у машины, застав Николая наедине, прошу его зайти с утра перед работой.
Дури в Серёге предостаточно, но в милиции он по моей вине оказался. Не вздумай я играть в благородство и выгораживать Копчёного, никаких вопросов к «старшаку» не появилось бы.
— Алик, — спрашивает мама, когда мы возвращаемся домой — ты уверен, что это не тот человек?
— Уверен, — говорю.
— А почему ты с ним дрался? — не отстаёт она.
— Из за девушки, — отвечаю, — приревновал он некстати, вот и полез. Но всё не всерьёз было, и разняли нас быстро.
— Жаль, — удивляет меня мама.
— Почему, жаль?
— Потому что теперь опять непонятно, кто на тебя напал, — она берёт меня за руку, и я вижу в глазах слёзы, — я очень-очень испугалась, когда всё это произошло. А вдруг, это случится снова?
— Не случится, мама, — обещаю я, сам в подобном совсем не уверенный.
Говорят, ложь во спасение — святая ложь.
* * *
— Коль, да не мог это быть студент! — в который раз объясняю я.
— С тобой дрался, — Николай загибает пальцы, — отомстить обещал, нож нашли и ещё кровь на одежде! Между прочим, это я Игнатичу подсказал, в каком направлении искать, — хвастается он.
— Тот, кто напал, у дома меня ждал, — привожу я единственный аргумент, до которого вчера додумался. — Знал этот Серёга, где мой дом? Не знал!
— Может, сказал кто, — чешет репу Степанов.
Ему очень не хочется отказываться от версии, которую сам же и выдвинул.
— Кто? — говорю, — девчонки не знали, даже Надя не знала. Их главный археолог тоже. Не пошёл же он ночью по домам спрашивать: «Тут фотограф живёт из районной газеты? Я его рэзать буду!» — голосом изображаю лихого джигита.
— Заранее узнал, — не сдаётся он.
— Тогда это уже не спонтанное нападение, а с предварительной подготовкой и прямым умыслом, — говорю, — а ты рассказывал, что он внезапно, посреди пьянки в лес ушёл.
— Так и было, — отвечает Николай.
— Ну-ка расскажи мне поподробнее.
— Не положено, — хмурится он.
— Не положено невинного человека в КПЗ «прессовать», — говорю ему. — Ну, же. Друзья мы, или нет? Я, в конце концов, лицо заинтересованное. Это меня резали, а не кого-то там постороннего.
— Ладно, — сдаётся Коля, — слушай.
Идею, о том, что виновным может быть Серёга, начальству подкинул Николай. Он сам был свидетелем ситуации на пикнике, и предположил, что тот может задумать месть.
А дальше, одно к одному. Ночью «старшака» в лагере не было, это подтвердили свидетели, а в его палатке, которую обыскали без всяких санкций «по горячим следам», обнаружили рубаху в бурых пятнах и перочинный нож с аналогичными следами. Так, Серёга и превратился в главного подозреваемого.
— Коля, — прошу его, — ты транспорт раздобыть можешь? Надо к археологам съездить. На мопеде я, боюсь, не удержусь пока.
— Зачем, — упирается младший лейтенант.
— Ну, хотя бы затем, чтобы с человека подозрения снять, — говорю, — как тебе такая причина?
Николай подкатывает ко мне через полчаса на шикарном мотоцикле с коляской, выкрашенном в жёлто-синие «милицейские» цвета.
— Урал! — хвастается Степанов, — садись в люльку, раненый. Я у начальства до обеда отпросился, так что давай поспешать.
— Ничего, — говорю, — твоё начальство тебе ещё спасибо скажет, — на что Николай хмыкает недоверчиво.
Трясёт в коляске на просёлке неимоверно, так что изо всех сил стискиваю зубы, чтобы ненароком язык не прикусить. За что так любили этот транспорт в советские годы, ума не приложу. Места мало, зимой холодно, с автомобилем, ну никак не сравнить. Может, купить легче было?
В лагере археологов нам не рады. Это заметно сразу. Народ при нашем приближении прячется в палатки. Руководитель практики, Аникеев поглядывает со стороны своего штаба, но сам здороваться не подходит.
Навстречу выбегают только девчонки. Надя и Юлька повисают на мне, чмокая по очереди в обе щеки, а Таня куда скромнее здоровается с Николаем, но, видя, как они переглядываются, чувствуется, что между этими двоими пробегают искры.
— Осторожно, — охаю я, — меня и так в дороге растрясло.
— А нам бойкот объявили, — весело сообщает Юлька, — говорят, что из за нас Серёженьку арестовали.
— Ну, перестань, — перебивает её чувствительная Надя, — жалко же его.
— А Алика не жалко? — Юля вступает в спор, начатый, очевидно, не сейчас.
— Ты лучше объясни, зачем мы приехали, — говорит Николай.
— Нам нужно поговорить с теми, кто пил с Серёгой тем вечером, — объясняю, — думаю, они не всё говорят. Может, думают что помогают ему таким образом, а может, просто не придают чему-то значения. Я точно знаю, что он ни при чём, но надо найти этому доказательства.
Пока Коля общается с Аникеевым и собирает свидетелей, я оказываюсь в цепких лапках трёх подружек.
— А тебя из больницы выписали уже? — спрашивает Надя.
— Конечно, — говорю, — рана пустяковая. Царапина.
— Ты уверен, что это не Серёга? — Юлька готова обвинять своего бывшего фаворита во всех грехах.
— Его я бы точно узнал, — отвечаю.
— Да от него спиртягой прёт, как из водочной бутылки, — морщит нос Таня. — Конечно, узнал бы.
Я не хочу им объяснять, что сам, возвращаясь со свадьбы, благоухал примерно так же и подобную «особую примету»
