максимум нити, плюс сети из оных.
— Если ты действительно освоил это за неделю, плюс то, что ты показал на арене… — Литке покачал головой и шумно выдохнул. — Я даже не знаю, считать ли тебя первым представителем четвёртого поколения псионов, или же нет.
— Я предпочитаю видеть в себе аномалию. Потому что для «четвёртого поколения» я, как минимум, не родился в семье псионов. — Что факт, ведь мои родители гарантированно были обычными людьми. Иначе не погибли бы таким незамысловатым образом.
— Первый официальный псион второго поколения тоже был простолюдином, и родители его оказались обычными людьми. — Мы остановились перед строением из армированного бетона, напоминающим вход в бункер. «Наш» полигон был крытым и подземным, по всей видимости. — Они и сейчас здравствуют где-то на западе Речи Посполитой, насколько мне известно. И никакой «шокирующей правды» за эти годы так и не вскрылось.
— Но великовозрастных детин среди «первых» не было, разве не так?
— Так. — Парень кивнул, разблокировав массивную бронированную дверь полигона. — Но ведь всё бывает в первый раз, не считаешь?
— Бывает. — Я хмыкнул. Насколько точные слова при полном незнании всех окружающих меня обстоятельств. По прошествии семи минут мы ступили под своды тренировочного полигона. — Наверняка бывает…
Впереди маячило интересное, — не факт, но очень надеюсь, — общение, и сверх того — интересный новый опыт…
Георгий Литке утёр пот со лба серым грубым полотнищем, уселся на массивную металлическую лавку и забросил это странное полотенце на плечо. Сейчас, сразу после тренировки и в свете ярких ламп холодного света, он ничем не отличался от самого обычного парня своих лет. Окончательно исчезли напускной аристократический лоск и горделивая аура, не осталось и следа от мнимого превосходства во взгляде. Всё, что осталось — это человек, горящий своим делом и готовый мириться с чем угодно, если это поспособствует его скорейшему развитию. Натруженные мышцы, искра во взгляде, невероятный уровень вовлечённости и энтузиазма — в таком виде Литке-старший нравился мне куда больше, чем даже во время короткой прогулки по территории академии, от места нашей случайной встречи до полигона. Но и отрицательных черт, свойственных аристократии у него было не отнять.
Пока что не отнять.
Я опустился рядом, сразу же схватившись за поллитровую бутылку с водой, часть которой пошла на то, чтобы умыться, а часть я банальнейшим образом выпил, предварительно охладив до появления в жидкости первых кристалликов льда. Георгий заметил эту манипуляцию, и без лишних слов протянул мне свою бутылку, с которую я точно так же, — молча, тобишь, — поработал на манер морозилки. Не рассчитаны были местные мини-морозилки на то, что сам полигон будет прогреваться до сорока градусов тепла в самом прохладном месте. Вентиляция гудела с отчаянием загнанного в угол зверя, но этого было мало.
Ведь тут тренировались отпрыски Литке, и тренировка выдалась жаркой во всех смыслах. Оба брата демонстрировали всё, на что были способны и что не могло или разрушить полигон, или превратить нас в высохших и обугленных мумий. Варианты применения пирокинеза разнились от банальщины вроде плазменных шаров и стен пламени, и заканчивая нестабильными миниатюрными бомбами, формирующимися на расстоянии в три десятка метров и сразу же взрывающимися со значительной силой, способной перемолоть изнутри какой-нибудь танк. Естественно, обращением с посохом Георгий Литке тоже прихвастнул, взамен узрев «луч» с моего последнего выступления на арене — суть действительно высокотемпературную плазму, сжатую в крайне узкий пучок, фактически нить. Правда, в этот раз я «стрелять» не стал, и ограничился формированием небольшой «нити», которая Литке категорически не устроила. Почти полчаса мы потратили только на то, чтобы дойти до формы своеобразного когтя, подвешенного в десятке сантиметров над обратной стороной предплечья. Получившаяся конструкция помимо рабочей части над запястьем напоминала плоскость, согнутую у граней и в каком-то смысле «обволакивающую» предплечье подобно простенькой бронепластине.
И хоть защитные свойства такого «щита» было сложно задействовать где-то помимо полигона, за счёт его наличия достигался необходимый запас активного вещества, которое можно было при нужде оперативно перевести на лезвие, не создавая плазму заново. В общем-то, я не видел в этом огромной проблемы, — дайте секунду — и я хоть целый океан организую, покуда нервная система выдержит, — но Георгий посоветовал поступать именно так: мол, сие есть показатель разумности псиона, да и лишние растраты сил в бою не нужны никому.
Теперь я с лёгкостью создавал эти плазменные клинки, легко растягивая их до размеров полноценных ростовых щитов из далёкой древности. Зачем? А потому что красиво. Защититься-то всяко проще более традиционными методами вроде той же «области защиты», и щиты, как я уже говорил, баловство в чистом виде.
А вот клинки…
Со слов Георгия, с ними всё обстояло куда интереснее. В серьёзном бою псионы «рядового» уровня, не обладая превосходящими своего противника силами и умениями, нередко сближались с ним, чтобы гарантированно того поразить. Ведь контроль над реальностью был тем выше, чем ближе к ментальному ядру псиона располагался нужный кусок этой самой реальности. Соответственно, защищающийся при прочих равных был в более выгодной позиции, меньше напрягаясь и получая возможность свести всю схватку к ничьей или победе через истощение противника.
Или сбежать, что было даже более вероятно.
— И самое гадкое здесь то, что ты не можешь знать наперёд, какой враг тебе однажды повстречается. На дистанции псион рангом выше тебя, скорее всего, прикончит. Вблизи же шансы есть, и далеко не иллюзорные. Мой дед, первый псион в роду, так и приблизил род к трону. Прикончил Боязливого Алехандро, который только-только официально получил свой четвёртый ранг. Лишился руки и глаза, обзавёлся шрамами и, по итогу, вышел «на пенсию». — Георгий довольно улыбнулся. Дед для него явно был примером даже несмотря на досрочный выход на заслуженный отдых. — С его подачи все псионы в роду начали изучать боевые искусства. Крепкое тело — здоровый дух, да и шансов выжить в случае чего значительно больше.
— Здоровье тела — дисциплина ума?
— Это один из постулатов, которых мы придерживаемся. — Парень хмыкнул. — Когда ты сам по себе по ценности на поле боя сравним с армией, батальном или хотя бы дивизией, ленность и слабость — непозволительная роскошь…
Литке-младший, — тот, который Фёдор, — в это время практиковался в удержании контроля, сопротивляясь нашим, — по большей части Литке-старшего, — уколам, направленным на разрушение его
