Армии Мировой Социалистической Революции работающих на этих промышленных предприятиях.
Это всё хорошо, но в Германии как-то посильнее было. Там зерна мировой пролетарской революции в момент бурно проросли, крепкие всходы дали. Германская армия на удивление слабо нам сопротивлялась, а вот во Франции — упорствуют, даже какие-то контрнаступления пытаются организовать лягушатники и любители улиток.
Не думал я, что в этой свободолюбивой стране так всё будет.
Аннамиты больше всех продвижению наших войск сопротивляются. Вот казалось бы, что им до спасения метрополии? Отправлялись бы домой и там революционный пожар разжигали. Нет, воюют с нами. Даже в усмирении бунтующих подразделений французской армии участвуют, стреляют своих хозяев почем зря.
Правительство Франции ещё свирепствует. Петэн восстановил отмененные военно-полевые суды, Пуанкаре отказался от своего права помилования…
Солдат французской армии расстреливали по суду и без суда за отказ в повиновении, оставление позиций перед неприятелем и за многое другое. Как в древние времена к стенке ставили по системе отбора каждого десятого. Гильом открыто в одной из парижских газет заявлял, что не надо бояться расстрелять десять, сто или даже тысячу человек и это единственный способ добиться результата.
Видя мой неподдельный интерес к событиям во Франции, Владимир Ильич даже как-то в нашем разговоре отметил, что дела там обстоят неважно, а всё из-за отсутствия единого руководства революционным движением и стихийности выступлений.
— Так, как у них дела обстоят, революции не делаются…
Ну, ему виднее…
Между тем, лечение вождя шло своим чередом. Результаты проведенного сегодня рентгеновского контроля заживления перелома меня порадовали.
— Даже трость, Владимир Ильич, Вам не понадобится. Нога будет как новенькая, — обнадежил я своего пациента. — Скоро я тут и не нужен буду.
Ленин на меня прищурился, покивал каким-то своим мыслям. Что-то его поведение в отношении меня мне не очень понравилось.
Отпустят меня? Тут цепями прикуют на всякий случай? Случаи-то разные бывают…
Глава 9 Ленинский мёд
— Нинеля Ивановича больше ни по какому поводу не трогать, всенепременно и всемерно помочь, если с чем обратиться… — Владимир Ильич сделал упор на словах «ни по какому».
Строгим взглядом ещё обвел всех собравшихся.
Сегодня «день выписки», так я его для себя и всех причастных к этому событию определил. Три недели назад я свой аппарат с ноги вождя снял, прошедшие дни никаких осложнений моего лечения не выявили.
Слёзно попросился я у своего пациента обратно на фронт. Тот, опять на меня с прищуром посмотрел и утвердительно кивнул. Хорошо мол, отпускаю. Приближайте, товарищ Красный, победу мировой революции.
«На выписку» чуть ли не все члены советского правительства заявились, как родственники в роддом к малютке и молодой мамочке.
Тут и Джугашвили-Сталин сейчас находился, и сын столбового дворянина Чичерин, и Ларин-Лурье, и нарком госконтроля Ландер, и председатель РВСР Бронштейн-Троцкий, нарком просвещения Луначарский, Семашко, а как без него, Урицкий из Петрограда даже приехал. Тут же перетаптывались с ноги на ногу Штейнберг, Равич, Мовшин-Свердлов. Чуть в сторонке от всех стоял Феликс Дзержинский.
Семашко даже ко мне поздороваться подошел. Кстати, не узнал он меня, хоть ранее в Наркомздраве мы неоднократно общались. Работала моя маскировка, ну и золотые зверьки тут тоже были мне в помощь. Немного, но изменяли они моё восприятие окружающими, спасибо им за это.
— Товарищ Брам, — тут я глазами захлопал — Ленин обратился к главковерху Крыленко. — С собою в Париж товарища Красного возьмете. Ему попасть в дивизию товарища Сормаха не терпится.
В Париж Армия Мировой Социалистической Революции ещё вчера вошла. Вот туда Крыленко сейчас и направлялся.
Я за время своего лечения Ленина всех руководителей страны в лицо хорошо запомнил, знал кто есть кто. Они чуть не каждый день, то за одним, то за другим в медблок заглядывали, лечебно-охранительный режим моего подопечного нарушали. Я им и время посещения отмерял, можно сказать — командовал чуть-чуть.
Такое — помнится. Пусть тебе кто-то даже один раз укажет-прикажет, а зарубочка в голове-то останется.
Вот и сейчас все собравшиеся на меня с некоторым уважением поглядывали.
— Конечно, конечно, Владимир Ильич. В самолете место товарищу Красному найдется.
Николай Васильевич ответил Ленину и приветливо махнул мне рукой.
Я стоял как дурак с банкой меда в руках. Подарок такой был мне от Владимира Ильича. Я сначала от него отнекивался, а потом всё же принял. Неудобно мне было. Ленину ходоки мёд принесли, а он мне его передарил. Мёд ему самому сейчас хорошо есть, он — одна сплошная польза. Ну, если на данный продукт аллергии не имеешь.
Быстрее мне нужно из Москвы сматываться, пока Ленин не передумал. Или, пока кто-то из правительства или членов их семей и близкого круга что-то себе из костей не поломал. Буду тут в этом случае я в роли переходящего Красного знамени.
Мёдом я Сормаха и всех наших угощу. Пусть даже каждому по маленькой ложечке достанется. Детям и внукам будут рассказывать, что ленинский мёд ели. В мемуарах напишут о его вкусе непередаваемом.
У меня всё было уже собрано. Я с Владимиром Ильичом попрощался и теперь посматривал, как Николай Васильевич к дверям двинется. Мне от главковерха отставать сейчас нельзя. Назначено мне быть его попутчиком в Париж.
Автомобиль Крыленко доставил меня и его на Ходынку. Семь с половиной часов и мы в Кёнигсберге. Пока самолёт заправляли, я и Николай Васильевич чуть ноги размяли. Он курил, а я незаметно нос морщил. Как сам курить перестал, табачный дым мне стал неприятен. Я и раньше только на вольном воздухе курил, а сейчас вообще табак начал на нюх не переносить.
— Каков пациент Владимир Ильич? — поинтересовался у меня Крыленко.
— Хороший. Дисциплинированный, — не покривил я душой. — Мёд ещё подарил.
— Мёд? — переспросил главковерх.
— Мёд, — подтвердил я.
— Дашь попробовать?
Мля… Я чуть в осадок не выпал. Этот-то зачем ленинского меда возжелал? Не раз ведь с вождём за одним столом ел-пил, чаи гонял.
— Дам…
Как я отказать могу? Хотя и мог. Мёд-то у меня для Сормаха и товарищей.
Не прошло и пяти минут, как содержимое моей банки уменьшилось на ложку. Николай Васильевич не нагличал, как сказал — чуть-чуть и попробовал.
Оказалось, наш разговор пилоты слышали. Пришлось и их немного угостить. Только на кончике ножа. Так если и дальше дело пойдёт, у меня до Парижа и пол банки не останется.
Следующая посадка у нас была в Берлине. Там
