Я опустил глаза и продолжил терзать отбивную.
Теперь понятно, почему жизнь барона – пиры, охота и война.
Потому что скучно!
Затея с пажами как-то вдруг обрела свою жизнь и теперь практически не требовала от меня усилий. Ребят разбирали с утра желающие, кого-то в полицию, кого-то в помощь Эгельберту, еще куда – всюду, где требовалось символическое присутствие представителя барона. После выходных снова возобновились осады, вчера «армией» командовал Умник, сегодня Дэн, завтра Марти полезет на стену, надо предупредить нападающих… хотя они и сами знают. Девчонка, несмотря на взрывной характер, головастая, но иногда не в ту сторону, так что ее боятся едва ли не больше, чем меня.
В город я не совался, зная, что чем меньше начальство видишь, тем больше его уважаешь. Народ должен быть уверен, что правитель неустанно думает о его, народа, благе, так что нечего с довольным видом слоняться без дела.
Гильдейский пекарь-сутяга принял экзамен у своего коллеги-инородца и, торжественно вручил ему «Удостоверение мастера». Впрочем, скандалист показал себя крутым профи, ухитрившись соорудить из подобия мамалыги нечто весьма и весьма смахивающее на деликатес. Они еще и меня сделали почетным членом гильдии пекарей, как «вернувшего эскам утраченный секрет «вареного хлеба». Ну что скажешь, лизнули начальство.
А в замке дел почти не осталось. Шесть экскурсий в день, три трапезы с туристами, живу, как медведь в клетке, вроде бы кормят и нет проблем, а вроде бы чего-то не хватает. Тираню потихоньку слуг и пажей. Придумал для провинившихся наказание, бег с бревном на плечах вокруг замка, даже выбрал парочку корявых полешек, для наглядности. На следующий день проверил – одно бревно выдолблено, другое вообще из крашеного пенопласта. Выругал, сказал, что будут бегать, как рыцари из сказаний, со своими конями на плечах, и наутро в каждом стойле вместо нормальных лошадей оказались пони. Причем крашенные в разные цвета, я таких видел, когда с девчонками своими мультики смотрел. Спросил, куда дели живность – молчат, сопят и хихикают. Туристы увидели – обзавидовались, как раз какая-то детская экскурсия была, так от восторженного визга уши закладывало, надо бы детскую программу придумать, «Средневековье для маленьких». Тут еще Анька позвонила, начала подарок клянчить, услышала о пони и тоже захотела. Кое-как договорился, что куплю ей какую-то модную тряпочку, хотя сдается мне, что это был развод в лучших бабских традициях. Ну да все ж таки дочь, и подарок я им обещал, надо будет выбраться куда-нибудь.
Кстати, на международной арене у меня репутация крутейшего экстремиста и тирана. Я в бумагах Особи покопался, там указано, что в баронстве, оказывается, сто десять заключенных на каждые сто тысяч человек, и с момента отделения от Федерации средний показатель растет на двадцать процентов в месяц. И плевать, что в городе и окрестностях этих самых тысяч всего одиннадцать, главное, что статистика красивая, так что можно немного округлить! Причем указано, что треть из этой сотни попала в застенки без суда, а каждый второй «используется на принудительных работах». Нет, все сходится – в городском участке на тот момент сидело пятеро, еще трое – в замке, плюс «патриот», плюс «пират», и половина в самом деле трудится. К тому же в самом деле до референдума сидело восемь человек, сейчас десять – получается преступность возросла при моем антинародном режиме. В том же отчете пунктик, что на каждые десять тысяч населения в обязательном порядке строится одна виселица и одна плаха. И ведь не поспоришь, вон, на заднем дворе стоят! Вопрос подачи материала. И эдак тревожной ноткой высказано: «население баронства запугано и потому поддерживает экстремистские выходки самозваного правителя». Еще бы не поддерживало, благодаря мне об этом захолустье вдруг узнали по всему миру! А на миру и смерть красна…
Между прочим, если подданные довольны, то и барону как-то легче. К примеру, меня все уважают, а вот того чудика, что решил это клятое право первой ночи вернуть, торжественно изгнали из баронства. Пацан прибегал ко мне жаловаться, я же тут старейший, а это помимо призрачных прав дает обязанность блюсти достоинство всех остальных, при необходимости принимая какие-то меры. Опросил, покачал головой и предложил покинуть замок. Этот дурак правил людьми по компьютерной игрушке про рыцарей! Ну а что, он в нее три года резался, там все срабатывало, опыт есть, надо применить! Доприменялся, выгнали. Фон Шнитце уже невзначай намекал, что нехорошо, когда земля и люди без пригляда. Я и так тиран-мучитель, а он меня еще захватчиком-агрессором сделает!
– Господин барон?
Я повернулся, кресло подо мной скрипнуло. Эгельберт, как всегда, ничуть не запыхавшийся от подъема на верхушку донжона, протянул мне телефон, а сам кивнул парнишке-сопровождающему, тут же поставившему рядом со мной на раскладной столик еще чашку и наполнившему ее из термоса. Вот его они все слушаются беспрекословно, не то что меня.
– На связи посол Израиля в Федерации. Хочет поговорить о Блюмшилде.
– Что, уже и до него добрались? – Я отвернулся, уставившись на яркие городские крыши внизу. – Передайте, что как христианнейший владетель я любые переговоры с ним соглашусь вести только после крещения всего населения его страны. Включая палестинцев. Лучше в православие, но можно и в католики.
– Простите, господин барон сейчас занят. Попробуйте перезвонить позже. – Старик отключил мобильник, щелкнул пальцами, и слуга тут же достал из-за двери раскладной стул. Усевшись, фон Шнитце оглядел меня и глубокомысленно заключил:
– У вас плохое настроение, Александэр.
– Пусть скажет спасибо, что я не потребовал восстановления королевства Иерусалимского.
– Вы скучаете.
– Точно.
– Но у нас же постоянно что-то происходит?
– Постоянно – это раз в год?
– А война с осадой?
– Рабочий момент.
– А нашествие викингов?
– Да сколько тех викингов… не всем горожанам хватило.
– А визит комиссии?
– Когда это было? Три дня назад, я уже забывать стал!
– Александэр, мне страшно подумать, чем заняты ваши дни там, на родине, если здесь, при такой жизни, вам скучно.
Я открыл было рот, помолчал и закрыл.
Нет, в самом деле – что со мной?
Пока я разбирался, Эгельберт взял у слуги еще одну чашку и вежливо уставился вдаль.
Так что же? Почему я бешусь? Может, дело в том, что я отчего-то решил, что будто может вернуться прежний Сашка-Шустрик? Что вот сейчас проснется тот, кем я давно перестал быть, что я снова стану шалить и куролесить, что… что возвратится молодость? А она не возвращается. Просто я в самом деле стал другим. Нет, серьезно, я бы раньше не выдержал все эти любознательно-безразлично-веселые морды круглый день, а сейчас терплю. Эта сегодняшняя навязчивая туристка – да я бы ее в окно выкинул лет двадцать назад! А вместо этого терпеливо сношу навязчивые попытки привлечь внимание со вполне определенной целью, прячусь вот на крыше. Последние годы, спокойно тянувшиеся в суете мирных дел мирной конторы, незаметно закончили мое изменение. Или взросление? Да ну, чушь, какое взросление на пятом десятке, просто, словно отмершая чешуя, отпали последние иллюзии. Вот и ноет, так сказать, неприкрытая душа, мечется. Ничего, новые нарастут. Наверное. Стану бронированным драконом. Или черепахой.
