– Да? – Бертье недоверчиво посмотрел на меня. – Неужели такое возможно? – Он внимательно вгляделся в мое лицо. – Я уже, кажется, вас прежде видел.
Мне вспомнилась наша встреча: Бертье, как водится, стоял за спиной Наполеона в тот момент, когда я утащил у того из-под носа генерала Винцингероде.
– Так точно, – выпалил я. – Под Малоярославцем…
– Ладно, все это пустое, ведите, я только предупрежу адъютанта, где меня искать.
– Боюсь, это будет затруднительно сделать, он пьян и, похоже, не в себе, но я оставлю записку.
– Что ж, так и сделаем.
Я козырнул, звякнув шпорами и дождавшись, пока маршал выйдет из дома, положил на стол подготовленную записку. Теперь следовало поспешить, чтобы успеть оказаться на противоположном берегу до того момента, когда и без того пребывающий в депрессии император французов узнает, где ему следует искать своего начальника штаба.
Ночь, тягостная и беспросветная, висела над селом. Везде, где только можно было, глаз выхватывал из темноты греющихся у костров оборванцев: солдат и мирных жителей, сбежавших вместе с Великой армией. Казалось, никто не обращал внимания на маршала и сопровождавший его крошечный отряд. Если в голове у кого-то из сидевших и шевельнулось что-либо в этот миг, то лишь зависть. Наши кони вовсе не напоминали тех полудохлых кляч, которые, выбиваясь из последних сил, еще совсем недавно тащили пушки и зарядные ящики.
Сегодня не было даже их, даже полки гвардейской кавалерии брели пешим строем, волоча за собой неудобные для этакого способа перемещения сабли и палаши. Лишь у самого выезда из села выставленная, скорее по привычке, чем из боевой необходимости, застава опознала Бертье, и гренадер, стоявший, прислонившись к дереву, не меняя положения тела, окликнул дежурного офицера. Что и говорить, толку с этакой заставы было немного. Пожелай русская армия решительно преследовать изнемогающие от усталости и голода французские войска, и полный крах покорителей Европы был бы неминуем. Но армия императора Александра шла по тем же дорогам с начисто ограбленными, а порою вовсе стертыми с лица земли окрестными селами, и тылы ее были организованы из рук вон плохо. Сейчас, когда один решительный бросок мог означать полную и окончательную победу, сил для такого броска уже не оставалось.
Увидев проезжающего мимо постов маршала, дежурный офицер заученно козырнул и собрался было отрапортовать, что все тихо и спокойно, но Бертье лишь устало махнул рукой, отпуская бедолагу дальше греться к костру.
«А ведь когда-то он будет вспоминать этот день как один из самых наисчастливейших в жизни. Сегодня он в числе немногих, кто остался жив».
Маршал Бертье отвернулся, не желая больше наблюдать унылую картину.
– Это было ужасно, капитан. Ничего более страшного в своей жизни я не видел. А я, как вам, несомненно, известно, ношу военную форму с ранних лет, сражался в Америке и Европе и принимал участие во множестве битв. Но эта… – он сделал долгую паузу, подыскивая слова, но так и не нашел подходящих. – Это был совершеннейший кошмар. С нас буквально живьем снимали шкуру! Лишь невероятная храбрость наших солдат спасла армию от полного разгрома. Я видел, как они умирали, раз за разом отражая атаки русских. Они еле держались на ногах, казаки, гусары, драгуны рубили и кололи их так, что от усталости уже не могли поднять руки. А они стояли! Пушечный огонь выкашивал целые роты. И стоны раненых заглушали канонаду. Но, даже умирая, они держались, не давая русским сорвать переправу. До самой смерти я буду помнить этот день!
Он поглядел на меня, будто ожидая реакции на свои слова. Лишь тут заметил кровавое пятно у меня на бедре.
– Я вижу, вам тоже досталось?
– Было дело, – хмуро ответил я. – Конечно, глупо в просвещенном девятнадцатом веке быть раненным стрелой, однако же ранения от них ничуть не менее опасны, чем все прочие.
– Вы тоже видели этих «скифов»? – осведомился Бертье. – Это просто какое-то безумие! Если бы мне кто-то сказал, что когда-то придется с ними воевать, я бы, наверное, рассмеялся такому человеку в лицо. Однако же вот, – он указал на рану. – Проклятая, нелепая и проклятая война! И ведь я говорил императору, что воевать с Россией – опасная затея. Да разве только я твердил ему это? Дарю, Фуше, Коленкур, все, кто только был способен мыслить, а не размахивать саблей подобно этому разукрашенному петуху Мюрату. Но, конечно же, конечно – император все и обо всем знает лучше остальных. И что же теперь? Смерть и позор. Конечно, для простодушных глупцов с парижских бульваров можно будет придумать какую-нибудь героическую историю. Скажем, о том, что нашу армию истребили русские морозы, а не Кутузов. Возможно, эти наивные бараны и поверят императорской лжи, но кто оживит тех, кто умер там, – он ткнул пальцем в сторону, откуда еще слышалась отдаленная канонада. – Дорого бы я дал, чтобы все это безумие поскорей закончилось! – Он всхлипнул и отвернулся.
– Вам бы стоило отдохнуть, ваша светлость. Ехать еще довольно неблизко, если пожелаете, я прикажу своим парням поддерживать вас с обеих сторон. Вздремните.
– Вы думаете, это безопасно?
– Если можно говорить о безопасности на этой войне, то вполне безопасно.
Когда маршал проснулся, уже рассвело. Он благодарно кивнул Огастини и Маркетти, бдительно охранявшим его сон, и начал осматриваться. Мы ехали по берегу, вдали уже виднелась наша переправа. По счастью, храбрые и умелые воины-башкиры были малосведущи в современной европейской войне и потому совершенно не заинтересовались переправой. Куда больше их привлекла наша пушка. И они, радостно умыкнув боевой трофей из развороченных саней, умчали прочь. Я уже видел их – обожженные, перевернутые и, похоже, тщательно изломанные. Должно быть, наши преследователи, не решившись дальше гнаться за нами, вымещали злобу на экипаже.
– Если Дунке и Коль еще там, их следует похоронить, – обернулся я к соратникам.
– Конечно. Непременно, – послышалось в ответ.
Должно быть, мои слова и разбудили маршала. Окончательно наведя резкость, он со скрупулезностью истинного штабного офицера поинтересовался:
– Где мы находимся?
– На берегу реки.
– Я бы желал более развернутый ответ, – в голосе Бертье зазвучала сталь.
– Боюсь, не смогу точно назвать вам широту и долготу этого места.
– Вы что же, издеваетесь, капитан? Я отлично помню карту, здесь поблизости нет рек, кроме одной, – он осекся и вновь, как мне показалось, с ужасом оглянулся: – Это Березина?
– Воистину, так и есть.
– Но, проклятье, куда же мы направляемся?
– В Ставку императора Александа I. Я же обещал, что отвезу вас в место, достойное императора.
