— Вот мы и глазки открыли, — сказали улыбающиеся губы, и я догадался, что речь идет, собственно, обо мне.
— Где я, и что со мной? — попытался спросить я, но слова не складывались в звуки и, вместо них, произнеслось, что-то нечленораздельное.
Однако, старичок догадался, что я пытаюсь узнать и, продолжая улыбаться, объяснил:
— Нас немножко ранили, но все худшее позади, мы скоро пойдем на поправку!
— Ранило? — переспросил я. Получилось это более удачно, чем в прошлый раз, во всяком случае, я сам понял, что произнес.
— Лежите, голубчик, и ни о чем не думайте, скоро вам станет легче, — ласково сказал старичок. — И постарайтесь заснуть.
Я постарался и заснул. Проснулся, когда в комнате было темно, и на столе слабо горела керосиновая лампа. Голова трещала, ныло плечо, и даже простое движение вызывало во всем теле острую боль. Я вспомнил, что «немножко» ранен, только не мог вспомнить, куда. В комнате никого не было, и мне не стыдно было стонать. Лежать и просто так терпеть боль было глупо, и я начал думать, как бы облегчить свое положение. Сначала я попытался поднять правую руку, но она меня не послушалась, и я начал поднимать левую. Меня буквально пронизал болевой импульс, и я чуть не потерял сознание, но все-таки, смог удержаться в реальности. Отдохнув, я предпринял вторую попытку поднять левую руку, и дело пошло чуть успешнее. В конце концов, я даже смог увидеть свою ладонь. Правда на этом мои подвиги кончились, я опять уплыл то ли в сон, то ли в забытье.
Когда я снова утвердился на этом свете, в комнате по-прежнему тускло светила лампа, и никого рядом не было. Я опять начал манипуляции с левой рукой, сгибая и разгибая ее, и когда она стала меня немного слушаться, начал, превозмогая слабость и резкие болевые уколы, обследовать ей свое «бренное» тело. Повязки оказались на голове и правом плече. До ног я, понятное дело, рукой не добрался, только пошевелил пальцами ступни и слегка согнул их в коленях. Все вроде бы оказалось на месте, только отчаянно болело.
Понимая, в каком времени я нахожусь, рассчитывать на нормальные болеутоляющие средства не приходилось. В таких случаях, как мой, обычно использовался опиум, но я, никогда толком не сталкивался с наркотиками и, понятное дело, боялся последствий, связанных с привыканием. Оставалось одно — самолечение. Я уже многократно пробовал воздействовать на свой организм собственным биополем, но не в таком тяжелом клиническом случае. Однако, выхода у меня не было и, приложив действующую ладонь к голове, я сосредоточился на своих ранах. Вначале мне вроде бы стало легче, и я опять впал в забытье. Очередной раз очнулся, когда было уже совсем светло. В комнате хлопотала домоправительница: поправляла постель, подтыкала сползшее одеяло.
— Доброе утро, Анна Ивановна, — довольно бодро произнес я и даже попытался ей улыбнуться.
— Доброе, доброе, — приветливо ответила она, ласково улыбаясь. — Вот вы и на поправку пошли!
— А где Татьяна? — спросил я, впервые вспомнив о ее существовании и о том, что почему-то ее до сих пор не видел.
— Да здесь, в доме, где же ей быть, — как мне показалось, немного уклончиво ответила домоправительница, — живехонька, здоровехонька.
Меня ее ответ удовлетворил, тем более, что в памяти крутилось что-то важное, о чем я непременно должен был спросить, но я не мог вспомнить, что. Что-то я упустил из того, что следовало узнать. Однако, ничего путного в голову не приходило, кроме того, что она опять раскалывается от боли.
— Скоро доктор придет, — между тем говорила добрая женщина. — Знатный доктор, уж такой ученый, страсть!
— Доктор — это старичок в пенсне?
— Старичок, да любому молодому пример подаст. Такой ученый!
Ученые, как и неученые, доктора меня не интересовали. Я по письмам Чехова вполне представлял себе уровень медицинских знаний начала двадцатого века, чтобы ожидать реальной помощи от эскулапа с деревянным стетоскопом. Судя по тому, что творилось у меня с головой, мне нужен был не универсальный земский лекарь, а нейрохирург.
— Пойду, дам знать Илье Ильичу, что вы проснулись, — сказала Анна Ивановна, окончив уборку комнаты.
Мне хотелось скорее остаться одному, и я не стал ее удерживать. Как только женщина ушла, я опять подтянул здоровую руку к голове и продолжил самолечение. Теперь дело пошло успешнее и, хотя спустя минуту я уже обессилел, но больше сознание не потерял. В голове стало немного светлее, и я, наконец, вспомнил, что со мною произошло, и почему я лежу в таком разобранном виде.
Предположить, что меня тогда же и ранили, было несложно. Теперь было даже ясно, куда: в голову и плечо. Я начал воссоздавать в памяти детали того злосчастного вечера и догадался, о чем хотел и не смог спросить Анну Ивановну — что стало с Гутмахером и Ольгой.
Следующая попытка лечения прошла еще успешнее, чем предыдущая, но отняла столько сил, что я уснул. Сколько времени продолжался бредовый, полный ярких образов сон, не знаю, разбудил меня приход давешнего старичка-доктора.
— Ну-с, как мы себя чувствуем? — терапевтически бодрым голосом спросил он.
— Спасибо, доктор, хорошо, — смог вполне членораздельно ответить я. — Меня сильно зацепило?
Доктор посмотрел совершенно остолбенелыми глазами. И долго жевал губы, прежде чем ответил:
— Изрядно… А вы уже можете говорить?
— Могу, — признался я. — Мне нужно в туалет.
— Господь с вами, батенька, какой туалет, судно, только судно! Вам нельзя двигаться. Вот сейчас сделаем вам перевязочку и посмотрим, нет ли воспаления.
— Я сяду, так вам будет удобнее, — бравируя состоянием здоровья, сказал я и с большим напрягом, превозмогая опять ставшую резкой боль, сел на постели. После чего попросил: — Подложите, пожалуйста, мне за спину подушку.
Доктор суетливо бросился меня устраивать, не переставая бормотать:
— Невероятно! Невероятно! Никогда бы не подумал! В таком состоянии!..
Когда я устроился, боль опять отступила, а доктор начал быстро и ловко разбинтовывать мне голову. Как всегда, бинты присохли к ране, но старичок снял их очень профессионально.
— Невероятно! — опять завел он свой рефрен. — Это просто невероятно! Я такого еще не встречал!
— Мне можно встать в туалет? — повторил я, ибо нужда в этом была уже просто крайняя.
— Я думаю, что нельзя, хотя впрочем, если вы… если вам… то почему бы и нет? Я вам помогу…
Когда я, честно говоря, с превеликим трудом, весь в холодном поту доковылял из туалета до кровати, доктор был в полном восторге от своего исключительно успешного лечения.
— Это невероятно! — опять сообщил он мне. — Я не верю собственным глазам.
