«Облом, сэр, много на себя взяли. Но с Лукой-то, в аналогичных обстоятельствах получилось? Иллюзии, сэр Майкл, лейтенант Лука вполне профессионально разорвал дистанцию, чтобы выйти из зоны досягаемости Вашего оружия, а потом, если бы не Чиф, навтыкал бы Вам — мама не горюй. Никифору же деваться в этой клетушке было некуда, поэтому он действовал сразу и весьма эффективно — бой в корабельной тесноте ему привычен. Просто-напросто, две разные школы: у Луки — полевая, у Никифора — абордажная. А Вы, досточтимый сэр, позволили себе лишнее, опять из роли вышли. Моветон-с, позвольте Вам заметить».
— Чего молчишь? Не очухался еще? — Никифор поймал мишкин взгляд и привычно оценил состояние противника. — Хватит придуриваться, не так уж сильно я тебе врезал. Мне этой посудиной и убивать доводилось.
— Прости, дядя Никифор, забылся.
— То-то же!
— Мужиков бы пожалел, они же не слышали ничего, разве что, кормщик…
— Не твоя забота! Я тебе вопрос задал, изволь отвечать.
— Зачем, если ты ответ и сам знаешь?
— Михайла!
— Хорошо, хорошо. Мишка попытался сделать успокаивающий жест и только тут обнаружил, что все еще держит в руках кинжалы. Чувство неловкости или стыда обезоруживает, как известно, надежнее болевого приема. Правда, не всех, некоторых приводит в ярость, но здесь был явно не тот случай. Чувствуя, что катастрофически краснеет, Мишка торопливо убрал оружие, одновременно отвечая Никифору:
— С чьих слов я «пою»? А кто в Ратном такие слова знать может? Или мы с тобой не в глухом селе, а в Киеве или, даже, в Царьграде? Некому здесь меня такому учить и, тем более, некому под тебя копать, да и незачем. Думаю, что ты и сам это все прекрасно понимаешь. Теперь ответ на второй вопрос: «Чего я хочу?». Знаешь, дядя Никифор, древние римляне говорили: «Там, где ты ничего не можешь, ты не должен ничего хотеть». И опять ты знал ответ — я не могу ничего, только рассказывать кое-что, да торговаться. Значит, все, что я хочу — пятина от прибытков. А теперь твоя очередь. Ты так и не ответил, хочешь ли ты, чтобы я продолжал? Только пугал, да дрался. Напугать у тебя не вышло, а дерутся только тогда, когда слова бесполезны. Тебе что, нечего мне сказать?
— Ты, племяш, тоже ответ знаешь, иначе не просил бы за мужиков. Что, скажешь: не так?
— Так.
— Ну и будет дурака валять. Рассказывай.
— Ты послал Петра учиться у нас, чтобы он мог потом командовать охраной твоих караванов. Не просто так, а потому, что дороги трудны и опасны, и в пути караван предоставлен сам себе — надеяться, кроме себя, не на кого. Так?
— Так.
— Представь себе, что на расстоянии дня пути по всем дорогам расставлены постоялые дворы. За крепкими стенами, с полной обслугой и с отрядом стражи, который отвечает не только за охрану самого постоялого двора, но и за безопасность на порученном ее попечению куске дороги. Понимаю, что дело это ни на один год, и для тебя одного неподъемное. Создай купеческую общину, товарищество, братство — дело не в названии. Дело не только в том, что на равном расстоянии друг от друга будут находиться места, где можно будет укрыться на ночь, получить горячую еду, удобный ночлег, помощь лекаря, кузнеца и других нужных путешественникам мастеров. Гораздо важнее другое — сведения. Можно сделать так, что на каждом постоялом дворе возможно будет получать новости: где какие цены, в каких местах нужда в тех или иных товарах, куда ехать небезопасно… Понимаешь?
— Ну, ну, дальше.
— Нет, погоди, дядя Никифор. Для купцов эта информация… эти сведения важны или не очень?
— Важны. Бывает, едешь и не знаешь: что впереди ждет, удачно ли расторгуешься, сколько княжьи мытники с тебя сдерут, безопасны ли дороги, проходимы ли переправы?
— Значит, за эти сведения купцы будут готовы подчиняться определенным правилам?
— Правилам? Я думал их за плату давать надо. Каким правилам?
— Я начал с того, что ты организуешь купеческую общину. Поначалу, она будет нужна для строительства постоялых дворов, и создавать такие общины надо будет в разных городах, чтобы строители шли навстречу друг другу. Но потом удержать купцов в общине можно будет возможностью получения свежих новостей, потому, что тем, кто в общину не входит, их давать не будут.
— Понятно, а правила-то тут причем?
— Скажи, дядюшка, а часто ли купцы с торговыми спорами на княжий суд ходят?
— Да ты что? Без штанов оставят! Поборы такие, что и вспоминать тошно. Ежели убийство или грабеж, тогда приходится, никуда не денешься, а с чисто торговыми делами, нет — себе дороже.
— А в Русской Правде много ли о торговых делах сказано?
— Почти ничего. Мономах, правда добавил туда про лихоимство, да про сроки держания закупов, а больше ничего и нет.
— Как же вы свои купеческие споры разрешаете?
— По здравому смыслу, да и обычаи уже сложились, как же без них?
— А если все эти обычаи и примеры разрешения самых частых споров записать?
Создать Купеческую Правду! И торговый суд учредить! А тех, кто решениям этого суда не подчиняется делать изгоями: не пускать на постоялые дворы, не давать им в долг, не покупать их товар. В иной раз и силу применить, воины-то и в Гостиных дворах и на постоялых дворах будут. Вот, смотри: делим все земли на разные куски. То, что под своим присмотром держит стража постоялого двора, назовем уездом. Там уездный суд — для мелких дел. Судьей, кстати, может быть и тиун постоялого двора, а за исполнением приговора будет следить командир стражников. Землю, на которой держит власть удельный князь, назовем волостью. Там волостной суд. Судей купцы, входящие в общину избирают из своей среды, на определенный срок. В больших городах — городские суды. А верховный суд у тебя — в Турове. С самыми важными делами — туда. А уж как силой Верховного торгового суда распорядиться, ты и без меня придумаешь.
Ведь придумаешь же?
— Гм, это что же, ты меня купеческим… э-э митрополитом, что ли, сделать надумал?
— А Туров купеческой столицей Руси!
Никифор помолчал, раздумывая, потом налил себе вина, поднял кубок и движением головы велел племяннику сделать то же самое, тот послушно отхлебнул и тут же принялся закусывать. Никифор продолжал молча размышлять, барабаня пальцами по крышке сундука. Мишка осторожно ощупал лоб, шишка от «дядюшкиного вразумления» намечалась изрядная.
«Обязательно было кубком лупить? Мог бы и кулаком приложиться, при такой разнице в весовых категориях эффект был бы не меньшим, много ли пацану надо?
Вот именно, пацану, сэр! Кулачный мордобой еще заслужить надо, он — для разборок промеж равных взрослых мужей, а Вас, милейший, по молодости и легкомыслию, попотчевали посудой, как мать бьет ложкой по лбу расшалившегося за столом ребенка. Так-то, вот!».
