— Княже! — Ждан обернулся к Хельги. — Знай, я…
— Знаю, — невозмутимо кивнул князь. — Интересно, кто придет сюда посмотреть на наши мучения?
И тут же, словно в ответ на его вопрос, где-то в отдалении послышались гулкие голоса. Говорящие приближались и вот уже поднялись в ложу, почтительно окружив немолодого мужчину с красивым лицом и властным взглядом, одетого в пурпурную мантию и красные сапоги. Голову его украшала тяжелая золотая корона.
— Базилевс! — шепотом ахнули девы и, протягивая к императору руки, стали громко молить о пощаде.
— Уйми их. — Базилевс кивнул стоящему позади воину — неприятному толстяку с брыластым лицом и куцей рыжеватой бородкой, по виду варягу или, как их здесь называли, варангу. Варяг поклонился в ответ и, спустившись в яму по приставной лестнице, принялся избивать несчастных длинным бичом. Судя по ухваткам и довольному виду, дело это было ему хорошо знакомо. Варяг так увлекся, что, наверное, с большим удовольствием забил бы кого-нибудь из девушек насмерть, если бы не вмешательство князя.
— Полегче, Лейв Копытная Лужа, — громко произнес Хельги. — Или ты хочешь лишить свое гнусное божество жертв?
— А-а-а! — Брызгая слюной, Лейв подбежал к нему. — Как смеешь ты приказывать мне, Хельги, сын Сигурда-ярла? Может, ты попробуешь еще и угрожать?
— Обязательно…
В ярости варяг взмахнул кнутом, ударил… Но не князя — видно, это было ему запрещено, — а привязанного рядом отрока, Ждана. Удар рассек кожу, брызнула кровь. Юноша застонал, закусив губы.
— Я перебью ему все ребра, — срывая с груди Ждана повязку, осклабился Лейв. — Он здесь не самая главная жертва, как ты, наверное, уже догадался, дурачок Хельги!
— Тогда я начну угрожать, — усмехнулся князь.
— Ха! Попробуй! — Варяг замахнулся кнутом на Ждана.
— Скъольд Альвсен, у которого ты когда-то украл корабли и товары, еще жив в Халогаланде.
— Скъольд? — опуская кнут, удивленно переспросил Лейв. — А при чем здесь Скъольд? Да и как он может достать меня здесь?
— Запросто, — радостно отозвался Хельги. — Он уже нанял убийц, я их встречал в городе.
— Ты лжешь, лжешь! — Копытная Лужа с недоверием посмотрел на князя. — Ведь этого не может быть…
— Не хочешь — не верь, — пожал плечами князь, глядя, как трусливо забегали маленькие глазки Лейва, никогда не отличавшегося храбростью.
— Эй! — раздался вдруг над ареной повелительный голос императора. — Вылезай оттуда, варанг. Пора начинать!
Приниженно пригнув голову, Лейв трусцой побежал к лестнице, выбрался, утащив ее за собой. Хельги посмотрел вверх, на ложу. Кроме императора и Лейва, узнал и городского префекта Никандра, и Овидия, и, конечно же, Гездемону. Кусая черный платок, ведьма стояла у самого края ямы.
«Ты спрашивал — по кому траур? По тебе!»
— Начинаем! — Подойдя к ведьме, базилевс воздел руки к небу, а затем медленно повернулся к идолу: — О, Кром Кройх! Сегодня пятница, так прими же положенную тебе жертву. Знай, сейчас мы подарим тебе не только дрожащих от страха красавиц, но и юного воина, и… — сверкнув темным огнем глаз, император оглянулся на князя, — и — Властелина! Это хорошая жертва, надеюсь, ты оценишь это, о Кром, и вернешь мне былую милость!
Опустившись на колени, базилевс облобызал подножие идола. То же самое сделали и остальные, включая крепких чернокожих воинов — зинджей.
Император и его свита вновь подошли к краю арены. Базилевс поднял руку — все затихли, только слышалось приглушенное всхлипывание какой-то несчастной девы.
— О Кром, прими же нашу жертву! — с надрывом произнес базилевс и громко хлопнул в ладоши.
Заскрипев, под ложей открылись ворота, и оттуда, рыча, медленно вышли хищники — огромные полосатые тигры. Остро запахло гнилым мясом и кровью. Шагавший первым зверь — красивый, с толстыми, почти белыми лапами и переливающейся шерстью — выглядел несколько отощавшим, как, впрочем, и остальные его собратья, видно, хищников специально недокармливали. Тигр вдруг посмотрел прямо в глаза Хельги, князь не отвел взгляда. Хищник забил хвостом, зарычал, густая шерсть на загривке его встала дыбом, зверь раскрыл пасть, припал к земле и прыгнул, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами…
Ждан закрыл глаза… Открыл, лишь когда услышал тихий смех князя.
Тигр не долетел до своей жертвы лишь несколько шагов. Упал на землю, пронзенный сразу десятком стрел, и тут же сдох.
Остальные звери даже не успели прыгнуть. Валялись теперь у ворот, похожие на утыканных иголками ежей. А вокруг арены, окружая базилевса и его свиту, выстраивались, звеня кольчугами, воины в остроконечных шлемах. Не десяток и не два — сотня! Один из воинов — в дорогом синем плаще — спрыгнул в яму и развязал Хельги и Ждана.
— Не ожидал увидеть вас в таком количестве, мой верный Вятша, — потирая затекшие руки, улыбнулся князь. — Думал, все обойдется десятком.
Вятша улыбнулся.
— Конхобар Ирландец сказал — пусть лучше будет перебор, чем не хватит.
— Узнаю предусмотрительного Ирландца… Конхобар! — Хельги помахал приятелю. — Как же ты умудрился провести всех?
Ирландец подошел ближе, усмехнулся.
— Тем же путем, что и ливанские кедры… — Он вдруг кивнул в сторону высокопоставленных пленников. — Однако, князь, похоже, мы еще не закончили все наши дела.
— Ну да…
Князь выбрался из ямы и уверенно зашагал к базилевсу и его разоруженной свите. В черных, пылающих безумной тьмою глазах императора поселился ужас.
— Зеркало! — Не оборачиваясь, Хельги протянул руку. Уже стоявший наготове Никифор вытащил из сумы серебряное зеркало в золотой оправе, недавно купленное в мастерской аргиропрата Козьмы и освященное в храме Святой Софии. — Твое время кончилось навсегда, друид Форгайл! — поглядев в глаза императора, тихо произнес князь и выставил перед собой зеркало.
— Изыди, нечистый дух! — так же тихо добавил Никифор и принялся читать молитвы.
Подошел Ирландец, усмехнулся.
— От имени филидов всех королевств Ирландии проклинаю тебя, бывший друид Форгайл Коэл, сын Конда Лонгаса, из рода Дубтаха Амаргина! Пусть солнце никогда больше не светит тебе, Форгайл, за все тобой сотворенное зло, пусть никогда не увидишь ты синевы неба, пусть никогда не засверкают над тобой ясный месяц и звезды, пусть единственная песнь, которую ты услышишь напоследок, будет эта песнь, песнь поношения — глам дицин, она и будет твоей погребальной песней, несчастный, потерявший силу друид.
Так говорил Ирландец, и — кажется — ему вторил далекий женский голос. Голос Магн.
Базилевс съежился, словно бы стал меньше, из приоткрытого в злобной гримасе рта его вдруг пошел черный дым, глаза закатились…
Сбив с ног Ирландца, рассерженной кошкой метнулась к императору Гездемона, обхватила, поцеловав в губы, и вдруг, резко отпрянув, спрыгнула в яму, схватила попавшуюся под руку девушку, приставила к ее горлу кинжал. Так быстро все это произошло — считанные мгновения, — что никто даже и сообразить ничего не успел. Да, друид, даже лишенный былой силы, продолжал оставаться опасным соперником — пущенные стрелы, все, как одна, пролетели мимо ведьмы, а сами воины застыли неподвижными статуями. Колдунья захохотала, показав острые зубы.
— Мы теперь будем вдвоем, друид, — яростным шепотом произнесла она. — Я и ты! И наше могущество будет страшным! Пусть твои боги примут жертву.
Ведьма крепко прижала к себе девушку и замахнулась, целя кинжалом в сердце несчастной…
— Стой, Гездемона! — громко вскрикнул Никифор. — Стой, дочь Клавдии, вдовы сенатора Дреза!
Ведьма, не выпуская из рук кинжал, со страхом взглянула на монаха.
— Кто ты? — и тут же словно бы обратилась к себе: — Замолчи, друид, дай мне разобраться с этим делом. Я сказала — дай!
— Ты спрашиваешь, кто я? — Усмехнувшись, Никифор спустился в яму. — Взгляни-ка внимательнее. — Он поднял перед собой зеркало.
Хельги переглянулся с Ирландцем. О, боги! Как они были похожи, монах и ведьма, — оба черноволосые, смуглые, с одинаковыми карими, вытянутыми к вискам глазами. Если б Никифора еще и побрить — не скажешь, кто из них кто. Словно брат и сестра… Ну да!
— Я — сын сенатора Константина Дреза и его жены Клавдии, — тихо произнес Никифор. — Ты — сводная сестра моя, Гездемона.
— Д-допустим, — с волнением отозвалась ведьма. — И что с того?
— Я хочу узнать о нашей матери… Как она умерла?
В глазах колдуньи вдруг показались слезы. Передав зеркало князю, Никифор вытащил из-за пазухи маленький серебряный крестик.
— Вот… Ты забыла его у аргиропрата Козьмы Левантийца… Надень! — Монах требовательно посмотрел на сводную сестру. — И пусть друид навсегда покинет тебя!
Хельги поднял зеркало…
Ничего не произошло. Только Гездемона вдруг упала на землю и забилась в истерике. Никифор наклонился к ней, утешая.
