Он откинулся на спинку стула и заплакал.
Гейдрих повернулся ко мне:
— Передайте господину Караваеву, что я полностью удовлетворен его ответами.
— А вам, штурмбаннфюрер, — обратился он к Штайну, — я приказываю, обеспечить господину Караваеву медицинскую помощь и достойное содержание.
— Через десять минут я жду вас всех в кабинете оберштурмбаннфюрера.
В назначенное время мы стояли в кабинете Шелленберга. Гейдрих долго смотрел в окно, на шумно играющих во дворе детей.
— Вальтер, что делают здесь эти дети?
— Защищают здание, обергруппенфюрер, по имеющимся у нас данным, противник не будет бомбить объект, если есть вероятность гибели детей. Это не англичане. Это — русские!
Гейдрих повернулся к нам и начал говорить:
— На утреннем совещании у фюрера благодаря собранным вами материалам рейхсфюрер подал в отставку в связи с ухудшением здоровья. Гитлер возложил на себя лично руководство СС. О моем производстве вам уже известно, но сегодня я лично написал приказ, подписанный фюрером, о вашем досрочном производстве. Господа, поздравляю вас. А теперь о делах. Сегодня упразднен Абвер, а адмирал Канарис арестован. Сейчас он находится в самом безопасном месте Берлина, в тюрьме Моабит, рядом с Эрнстом Тельманом. Пришлось долго торговаться, и, как мы задумали, отдел «Иностранные армии Востока» остался у генштаба, но оставив им эту пустышку, мы прибрали себе всю зарубежную агентуру.
Гейдрих сделал несколько шагов по кабинету, скрипя сапогами:
— Шелленберг, немедленно отправляйтесь в Берлин и принимайте дела. Штайн, всю полученную за сегодня информацию передайте для анализа Михайлову и подготовьтесь сдать дела Вольфу. Михайлов, я жду от вас отчет к шестнадцати тридцати. Все свободны.
Оскар, зайдя вместе со мной в свой кабинет, сразу направился к столику с коньяком.
— Надо отметить новое назначение, — промурлыкал он. — Ты будешь?
— Нет, мне еще надо писать отчет для Гейдриха, а ты своих гадиков можешь гонять даже после бутылки коньяка.
Оскар выпил и аккуратно поставил рюмку на столик:
— Петр, ты уже догадался, что допрос с Рыбниковым был инсценировкой. Правда, я не думал, что он действительно окажется таким дураком.
Я кивнул.
— У следователей есть прием, которым они пользуются при ведении допроса, он называется плохой и хороший полицейские. Плохой полицейский угрожает и бьет, а роль хорошего была отведена тебе. Я не виноват, это была идея Шелленберга, он хотел проверить тебя в деле.
— Не надо оправдываться, за два дня я уже привык идти с завязанными глазами по вашему гадюшнику.
— У тебя это неплохо получается, — ухмыльнулся Оскар. — Ты понравился Гейдриху. Обычно он присваивает все идеи себе, но сегодня демонстративно отметил нашу работу. Верный признак, что шеф доволен.
— Как ты думаешь, чем эта война закончится для нас? — спросил я Штайна.
— Ну, как минимум надо остаться в живых, — дожевывая бутерброд, сказал он. — Мы ведь не одни занимались будущим, но наши результаты и твое везение превзошли все ожидания. Я читал отчеты других групп, да ты и сам все увидишь. Они погрязли в мелочах, кому сейчас нужны подробности битвы за Москву и обороны Берлина? Биографии Жукова и Рокоссовского интересны историкам, а не разведке. От нас требуется общий обзор ситуации, а не толщина брони новейшего танка. Ты везунчик, а обергруппенфюрер любит везунчиков…
…Из кабинета я вышел, нагруженный тремя толстыми папками с отчетами.
Гейдрих взял мой отчет и, пробежав глазами, положил в папку.
— Штурмбаннфюрер, что вы можете сказать о премьер-министре Федеральной России?
— Путин Владимир Владимирович, русский, возраст 58 лет.
— Я не об этом, — остановил он меня. — Вы получили все, что у нас есть, данные перехватов, книги и газеты из Хайлигенбайля. Эта книга господина Колесникофф, или как там его, про Путина очень интересна, но не совсем понятна. Вы русский и должны лучше понять, что он за человек?
— Он профессиональный разведчик, долго жил в Германии и в совершенстве владеет немецким языком, очень обязателен и буквально выполняет все договоренности.
— Достаточно.
Обергруппенфюрер встал из-за стола и подошел к окну. Его створки были плотно закрыты, и шум с площадки не доносился до нас.
— Михайлов, я хочу послать вас и Штейна в Москву. Мне не хотелось говорить это при всех, но фюрер сошел с ума. Сегодня он потребовал срочно начать уничтожение евреев, несмотря на все, что происходит на фронте. Геббельс на совещании предложил объявить вне закона всех пленных, чтобы наши солдаты боялись плена и отчаяннее дрались за Фатерлянд. Гитлер его поддержал. После катастрофы в Цоссене в вермахте не осталось ни одного генерала, способного ему возразить. Кейтель уже отправил приказ в войска. Даже ваффен-СС возмутились такой дикости.
Он замолчал, вернулся к столу и вытащил из ящика пачку фотографий.
Гейдрих протянул фотографии мне.
— Вот, взгляните, чем кончится для Германии эта война, снимки получены по неофициальным каналам из Швеции.
На фото высились горы битого кирпича, кварталы полностью выгоревших зданий, обожженные остовы громадных боевых машин, тела убитых, плачущие пленные дети в немецкой военной форме и, наконец, огромное количество белых простыней, вывешенных из провалов окон полуразрушенных домов.
— Что это? — спросил я, показывая на последнюю фотографию.
— Полная и безоговорочная капитуляция.
Он продолжил свой монолог:
— Гитлер с Геббельсом узнали, что погибнут, и решили, как и в прошлый раз, утащить всех с собой в могилу. Тогда, в апреле сорок пятого, они бросили на фронт десятилетних мальчиков. Я не хочу гибнуть за них, я не хочу, чтобы мои дети росли сиротами, а в Лину тыкали пальцем — жена военного преступника.
Его высокий взволнованный голос резко контрастировал с бесстрастно холодным лицом. Я понял, что его не волнуют пленные, евреи и мальчишки из гитлерюгенда.
Он смертельно боялся за своих детей.
Гейдрих наклонился ко мне:
— Я говорю вам все это, чтобы вы передали в Москве, что мои намерения искренни. Я готов сотрудничать, и моя помощь будет очень важна. Я не требую партии первой скрипки, согласен и на третью, и на четвертую. Хоть на десятую! Но прошу оставить мою скрипку в оркестре. Мы готовы передать всю агентурную сеть на Западе и Арабском Востоке русским, но часть агентов по различным причинам никогда не будет сотрудничать с Москвой, а с нами будут. На завтра я организовал для вас две встречи, а вечером вы со Штайном полетите в Кенигсберг к федеральным русским.
Он протянул мне два конверта:
— Здесь десять тысяч рейхсмарок и три тысячи долларов САСШ, отчета не надо. Перед полетом вам передадут российские рубли. Сейчас вы получите документы у Вольфа, а завтра с ближайшей машиной вернетесь в Берлин. Там вы можете отдохнуть и даже посетить свое любимое кафе.
Волгоград. Инженер Александр ЛюбцовНу, вот и до меня дошла очередь. Дембельнулся, называется. Только-только работу нашел после честно оттрубленного года, только-только первые успехи пошли — и вот на тебе. И главное — кто! Фашисты, мать их за ногу!
Первый день был вообще полный ахтунг — думалось, что крыша у всего мира съехала надолго. Особенно когда президент объявил, что это не НАТО нас атакует, а рейх. Если честно, я несколько часов еще думал, что это такая форма пропаганды. Пока по телику не показали горящие «тройки» немчуры…
Успокоил мать — скорее всего, меня отправят в тылу чего-нибудь охранять. На фронте уже все более-менее устаканивается — спасибо нашим белорусским братьям, что они не такие раздолбаи и имеют президента, которому на «мировое сообщество» с высокой колокольни, а потому он сначала стреляет, а потом думает и разбирается.
Вермахт, судя по всему, уже понял, в какой он жопе. В отличие от этих ненормальных из Прибалтики. Это же надо додуматься — пытаться объявить войну России, не имея за спиной заокеанского хозяина!!! Даже американцы — те, что с окрестных военных баз (в той же Прибалтике да и Киргизии тоже), — и то такого идиотизма не учудили.
Да и Гимпу тоже хорош — полез в объятия Антонеску. И сейчас в Приднестровье опять бои — как много лет назад.
Но больше всего злорадства вызывает Саакашвили. Он, бедняжка, просто не знает, что ему теперь делать, — воевать за рейх как-то не хочется, тем более что 58-я армия разъяснительную работу уже проводила один раз. И за Россию — тоже не комильфо… А кто, простите, кормить будет? Рузвельт?
Вышел из дома. Отец с мамой сели в машину, решив меня проводить.
Военкомат встретил бардаком — впрочем, судя по всему, уже не настолько хаотичным, как в первые два дня.
— Любцов Александр Сергеевич. Вот военный билет, — мужик с капитанскими погонами поднял на меня красные от недосыпа глаза и, скользнув взглядом по раскрытой книжечке, буркнул:
