Шувалов, глядя на моё одеревеневшее лицо, налил в кружку спиртное. Я выпил, не ощутив вкуса.
Небо! За что ты так со мной? Анечка, Роза, Настя! Мы тут, что? Мелодраму про смерть моих подруг снимаем? Или что?
Нет ответа. Трясясь на ухабах и на понтонных стыках переправ, я задремал и услышал грустную песню, что поют девушки из «Тиары»… https://youtu.be/JpHNXmrVJeI
И после окончания песни как бы слышу настин голос:
— Юрка! Юрк-а-а-а… Не отпускай меня-я-я…
Глава 16
«Есть только миг между прошлым и будущим. Именно он называется жизнь!»
Слова из песни.
«Бывают моменты, когда ничего не осветит ваш путь лучше горящего моста.»
Дон Хенли, музыкант группы «Иглс».
По дороге на Сеул нескончаемым потоком шли китайские части. Узнавая, что мы русские, бойцы подходили и говорили какие-то тёплые слова. В их взглядах чувствовалось уважение к нам и решимость помочь северным.
А я?… Почему я драпанул от моста? Ведь останься я тогда в гостинице, то, возможно, смог бы стащить Настю с брони. Не факт, конечно. Но, всё же…
Снова проверка колонны. От машины к машине идёт патруль. Достаём документы и выходим из автобуса. Парни тут же начинают поливать придорожную землю аммиачными струями. Только Колобок прицелился оросить придорожную кучу мусора, как куча вдруг ожила и перед нами предстала снайперша.
— Аньён, — только и сумел вымолвить наш полиглот, кивнув и головой и приготовленным к сливу шлангом.
Девушка хмыкнула и перешла на другую более безопасную от полива позицию.
Вечером кое как добрались до аэродрома восточнее Пхеньяна. За нами прилетят завтра. На аэродроме дали на команду две палатки, матрасы и отправили спать в ближайшую рощу. На полевой кухне нам выдали котелок макарон на всех, по паре сухарей и по кружке холодного чая каждому. Так вот и заканчивался этот знаковый для меня день.
Я после разговора с киношниками на дороге как-то сник. Чувствовал себя последней сволочью. Девчонки приняли бой. Китайцы шли им на выручку. Снайперша была готова убить любого врага. И только мы драпали, как кролики. Вот только сейчас я понял всю величину стыда, про который говорила Анечка, рассказывая про отступление под Москвой. Не было в команде слышно привычных шуток, все ходили старательно пряча глаза и стараясь не базарить громко. С непривычки долго ребята ставили две большие палатки. До взлётной полосы где-то с километр. По краю рощи ходит корейский патруль, предупредивший нас знаками где ходить можно, где — нет.
Обессиленные, укладываемся на матрасы. Костёр разводить нельзя. После спиртного дикий сушняк в моём горле. Черпаю воду из выданного нам ведра. Пахнет тиной и нечистотами. Чуть не выворачивает назад. Выливаю воду из ковша на пропыленную голову и иду в палатку. Народ, кто спит, кто тихонько гутарит на матрасах и лишь один Васечка у лампы выводит уже наверное третье письмо своей Хае. Так он теперь зовёт Пятую Принцессу Ли Хэйгон.
Совсем очумел дружок. Но, поучать его нет ни сил, ни желания. Любовь она не подвластна разуму. Он, вероятно, в своих мечтах уже рисует своё будущее с нею. Он и про Анечку так мечтал, и про Ингу. Пусть мечтает. Любовь делает наш мир лучше, чище. Вот и Васечка, посветлел лицом от своих дум, начал улыбаться, вероятно, представляя их встречу. Он же хороший парень. Только наивный. Ну, разве напишет ему принцесса. Где она и где Васечка… У неё вокруг лощёные кавалеры приносящие на встречу золото и бриллианты в подарок. Сама она привыкла к изобилию и роскоши, а тут Колобок с сетчатой кроватью в общаге… Но, Васечку это похоже не смущает. Он верит, что для настоящей любви отсутствие комфорта и пищевого изобилия — не препятствие. Идеалист… Ещё какое препятствие. Если год за годом жить в палатке или в бараке, как наши комсомольцы на великих советских стройках, то семейное счастье у многих сменяется скандалами и претензиями друг к другу. Пары устают от безысходности, а у великих вождей типа Шелепина строительство ГЭС или автозавода — на первом месте, а строительство жилья для первопроходцев — на втором, если не на третьем. Так вот и жили наши герои БАМа во времянках и неблагоустроенных бараках годами, а то и десятилетиями…
Что-то я не туда отвлёкся… Выхожу из прокуренной палатки в ночную темь. Задираю голову — звёзды. И тут на фоне звёзд возникло женское лицо. Только не могу разобрать кто… Анечка или Настя…
7 июля 1950 года. Пхеньян.
Утром приехал генерал Сталин. Мы построились. Видок у нас ещё тот. Небритые, немытые… Сын вождя гэкнул и приказал мыться и стираться. Мол, бельишко до вечера высохнет. А то в самолёте задохнёмся от вони… Это он, конечно, шутит. Никто не задохнётся. В общаге привычные. Просто нужно людей чем-то занять.
Тут свободная смена лётчиков подошла. Мячик футбольный в руках. А что?! Они тоже истосковались по шоу. А мы ведь по большому счёту шоумены. Делимся по честному. В каждую команду добавляем по нескольку пилотов. Они потом в столовке будут всем рассказывать, как играли вместе с мастерами. Сталин, заметив Колобка, подзывает и вручает тому письмо. Васёк, охренев от счастья, уходит в палатку читать, даже не поблагодарив генерала.
Я со сломанной рукой отхожу к зрителям, которых возглавляет наш дымящий генерал. Тихонько стряхивая пепел, Василий Иосифович повествует, посмотрев по сторонам и не заметив греющихся ушей:
— Вчера днём во время переговоров Ким Ир Сену телеграмму от Макартура принесли. Там говорилось, мол, морпехи уже в Сеул вошли и на Пхеньян путь свободен. Американец предлагал сложить северным оружие и отойти за 38-ю параллель. Мол, перемирие объявим, а потом и выборы, как и договаривались в сорок пятом. Все начальники посмурнели, а Мао как кулаком по столу даст и что-то по своему, типа «Мы им покажем Кузькину мать…». А тут и сообщение Ким Ир Сену от генерала Пака из Сеула. Мол, «Отстояли мост. Не пустили врага в город. Скоро китайские подкрепления подойдут. Отобьёмся.»
Генерал топчет докуренную папиросу и смолит новую, продолжая:
— Начальство повеселело. Стали ответ Макартуру придумывать, но ничего лучше нашего «Да пошёл ты на х…», не придумали. Так и отправили… Ещё вечером Шолохов… ну, танкист из вашей группы мне звонил из Сеула. Говорит, что генерал Пак его и ещё одного нашего офицера в тридцатьчетвёрки отремонтированные посадил командирами к корейским курсантам и к мосту тогда отправил на подмогу. Дима там вроде как двух «Шерманов» поджёг до конца боя. А второму экипажу не повезло. Сгорели, как девушки-зенитчицы… (генерал кривится от своей тупости)… Американскую то колонну потом китайские Илы ПТАБами забросали. Устроили из танков факелы на мосту… Красиво, наверное, горело в сумерках… А тебя где зацепило?
Рассказываю про стадион, про Бояринова, про рассказ киношников о бое у моста.
— Да, брат, — сочувствует генерал, — Вот тебе и тыл… Может на передовой бы… Хотя…
Тут Васёк в солдатских галифе и футболке шлёпает, как он думает, строевым шагом и, прислонив поначалу ладонь к пустой голове, бормочет:
— Разрешите обратиться, товарищ генерал?
— Разрешаю. Только сначала товарищ генерал, а потом — остальное. Ясно?
— Так точно, товарищ генерал! — орёт, войдя в роль рядового, Васечка.
— Ты это… Не тяни кота… Чего надо? — усмиряет Сталин своего тёзку.
— Вот ответы написал для товарища… принцессы, — лепечет Колобок и сложенные листки протягивает начальству.
Сталин с укоризной смотрит на меня, кивая на дружка:
— А я гляжу, рядом с тобой все наглеют без берегов. То книжечку на даче просил, теперь вот в почтальоны рисует… Эх, была у меня во время учёбы в Каче одна краля. Столько из-за неё взысканий и нарядов получил… Но, оно того стоило… Эх, Вася. Если она к тебе в Москву приедет… Я, буду не я… Дам отдельную комнату. Как говорится, совет вам, да любовь…
