тебе жизнь! Я не понимал, почему они не стреляли — им ведь ничего не мешало убить меня и открыть для своих вход в госпиталь! Что бы ни было причиной их промедления — эти мгновения стали для гусаров роковыми. Именно в этот момент гемайны взялись за оружие, легкораненые заняли позиции у окон и открыли огонь.
Федералистов во внутреннем дворике просто изрешетили пулями, а потом принялись обстреливать осадивших госпиталь гусаров. Испуганное конское ржание, ругань и стоны раненых смешались с грохотом стрельбы и, внезапно — гудением вувузела. Чертовы федералистские вувузелы доконали меня, или это сказалось перенапряжение после травмы и долгих дней бездействия на больничной койке — так или иначе мигрень сжала черепную коробку раскаленными стальными обручами, и я, хрипя и сжимая зубы, сполз по стенке на землю.
«Хотя бы сдохну с оружием в руках!» — промелькнула неуместно-пафосная мысль, и я крепко сжал эфес шашки, так, что побелели костяшки пальцев. Последним, что я видел прежде, чем потерять сознание, была пара гемайнов с окровавленными бородами и кухонными ножами в руках, которые сдирали скальпы с убитых ими гусаров. Зарубленных мной, кстати, натальцы не трогали…
* * *
Битва за Генисарет стала кровавым итогом рейда легких сил Федерации. Три батальона зурбаганских зуавов и полк гусаров Гель-Гью, используя реквизированные у населения фургоны и телеги, совершили стремительный бросок в тыл боевым порядкам войск Конгрегации Наталь и атаковали базы снабжения и фуража, склады боеприпасов, госпитали и штабы. Как выяснилось после, главной задачей этого удара было отвлечение значительных сил коммандо от генерального наступления войск под командованием Бутлера к Лилиане.
Отчасти она была выполнена — действительно, связь и снабжение были нарушены, серьезные запасы материальных ценностей и боеприпасов — уничтожены, а несколько лечебниц — вырезаны федералистами под корень. Сравнительно большие потери понес Иностранный легион — несколько десятков выздоравливающих легионеров были убиты. Однако в ночных схватках понес потери и противник: ожесточенное сопротивление зуавам и гусарам оказали штабные офицеры легиона, злую шутку с налетчиками сыграла и привычка гемайнов постоянно быть в боевой готовности. Генисарет горел, на его улицах валялись раненые и убитые — но враг отступал в вельд под огнем, теряя всё больше и больше людей. Лихой наскок превратился в бесславное отступление навстречу главным силам Бутлера.
Это наступление было отлично подготовлено и прекрасно спланировано. Стоит признать — оно проводилось на уровне крупных военных операций Великой войны, и лучшие полководцы Республики Арелат, Альянса, Протектората или Империи могли бы поаплодировать Джону Бутлеру и его офицерам. Натиск был подобен удару кувалдой: десятки тысяч солдат, сотни орудий и пулеметов, налаженное снабжение и многие версты телеграфных проводов… Всесокрушающая сила, на которую гемайнам было наплевать.
Плотнее колонны? Легче попасть! Через каждые пять-семь километров кафры за последние месяцы вырыли в жесткой и сухой земле вельда линии окопов с оборудованными стрелковыми позициями. Всадники спешивались, прятали лошадей в оврагах и распадках, занимали оборону и воевали весь день напролет, расстреливая боекомплект до последнего патрона, а ночью — уходили к следующим окопам, забирая раненых и немногих убитых.
Основные потери гемайны несли от артиллерийского огня федералистов, если тем удавалось вовремя подтащить, развернуть и навести орудия. В лобовых столкновениях, а тем более — пехотных атаках городского ополчения коммандо в семи случаях из десяти заставляли врага умыться кровью, а потом отступали.
Бутлер слал победные реляции о взятии очередного укрепрайона, газеты публиковали карты с очередным прирезанным к Федерации куском пустынного, поросшего жестколистными кустарниками и колючками вельда, обильно политого солдатской кровью. А гемайны в это время уже варили кашу с говядиной на новых позициях и чистили винтовки…
Независимость, своеволие и автономность коммандо сыграли против планов генерала Бутлера. Лишившись связи с командованием в результате рейда гусар и зуавов на Генисарет, бородатые воины продолжили делать то, что умели — отстреливать врагов с выгодных позиций. Проигрывая тактически, они в целом выполняли замысел своего духовного и политического лидера — архиепископа Стааля, нанося максимальные потери врагу и оставаясь в живых.
* * *
Я вдохнул аромат иссушенных солнцем досок, пыльного полотна, медицинских снадобий и мужского пота, вслушался в стук колес по дорожным выбоинам, фырканье мулов и щелканье кнута, различил звуки гемайнского наречия и выдохнул: по крайней мере, я жив и — у своих!
— Есть кто живой? — голос из пересохшей глотки вылетал совсем скрипучий и сиплый, как старый патефон.
— Гло йа ин Год? — откликнулся кто-то.
— Еэр наам дие Вадер, ен Зин, ен дие Хейлиге Геес! — подтвердил я.
— Аминь! Вы всё время были в беспамятстве… Сейчас происходит эвакуация Генисарета за Лилиану, вы в безопасности. С нами вместе отходят иностранцы, а армия Федерации пытается пробить лбом стену в тридцати милях к востоку, вдоль Великого Трека, так что можете просто отдыхать и не нервничать. Если хотите воды — здесь есть фляга… Эй, Освальд, дай человеку флягу с водой!
— Хэйа даг! — сказал Освальд, послышалось шевеление, и в руки мне ткнулся сосуд из высушенной тыквы.
Глаза я открывать боялся — судя по жаре, за пределами фургона царил знойный день.
— Эй, герой-фехтовальщик! — раздался голос Феликса, — Возьми вот, тебе доктор Глазенап солнечные очки прописал!
Я сжал металлическую дужку пальцами, раскрыл очки и надел их на переносицу, а потом с опаской приоткрыл глаза. Ощущения были терпимыми. Я находился в классическом гемайнском фургоне с высоким тентом и красными крестами на бортах. На полу лежали раненые, которые в основном дремали. На меня доброжелательно смотрели два бородача: один незнакомый, наверное — Освальд, а второй, тот, который предлагал мне попить, оказался достопочтенным Петросом Гроотом, моим спутником во время путешествия из Зурбагана по Великому Треку. Он еще входил в состав натальской делегации на Конгрессе и был заключен в тюрьму вместе со своими товарищами: Бенхауэром, Кувоорденом и Винке.
— Минеер Гроот! — я был от души рад его видеть.
Он, оказывается, сразу меня не узнал, но теперь расплылся в широкой улыбке.
— Так это вы! Давненько не виделись, сколько воды утекло… Слыхал, вы стояли за затеей тренировать кафров?
— Была такая необходимость… — расплывчато ответил я.
— Ну да, ну да… Благо — теперь нет, и они сменили винтовки на более привычные им лопаты.
— Лопаты в современной войне порой значат не меньше винтовок, — мне снова пришлось притворяться дипломатом.
На самом деле за кафров было как-то обидно. Они показали себя отличными пехотинцами, эти коричневокожие малыши. Не герои, но солдаты — работяги войны, дисциплинированные и исполнительные труженики, которые для победы нужны никак не меньше пассионариев, способных бросаться в лихие атаки
