были гости, я пробрался в родительскую спальню, выпотрошил шкатулку и вытащил этот самый перстенек. И вышел со своей «добычей» к гостям. Мама разнервничалась сильнее, чем следовало. У отца снова всколыхнулись старые подозрения, началась разборка, бензинчика в которую плеснул еще и Прохор. То ли он опознал украшение, то ли ляпнул про рога отца просто потому что по природе своей человек-говно… В общем, это был ужасный позор. И особенно неприятно было то, что все произошло при куче свидетелей.
Потом, когда все разошлись, обогащенные свежими сплетнями, отец насел на маму, и она повинилась. Все ему рассказала, ну, за исключением раскрытия личности любовника. А кольцо это пропало. Отец в пылу ссоры швырнул его в стену, а потом оно так и не нашлось.
— Наверное, это Прохор забрал, — вздохнула мама. — Сглупила я, конечно, когда вообще это кольцо взяла. Надо было сразу вернуть, но я что-то замешкалась, а потом надо было спешно собираться и уезжать.
— Да кто такой этот Прохор вообще? — вырвалось у меня.
Мама странно на меня посмотрела, будто я сморозил что-то дикое.
— Лешин двоюродный брат, — проговорила она. — Зойки, бабушкиной сестры сын.
— И они с тех самых пор и не общались? — а, черт с ним, сгорел сарай — гори и хата! Раз уж я уже задал дурацкий вопрос, можно продолжать и дальше. Наверное, можно было как-нибудь иначе заставить маму проговорить очевидные вещи, которые Ивану Мельникову и без нее прекрасно известны, но я что-то замерз, и все мои способности к беседе на экивоках как-то увяли.
— Нет, конечно, — мама посмотрела на меня еще более странно. — Они разругались окончательно недавно совсем, когда мы в Новокиневск переехали. Но что там случилось, я не знаю. Но Леша с тех пор даже имени Прохора на дух не переносит.
Я вернулся домой в глубокой задумчивости. Посмотрел на валяющуюся на полу тетрадку. Ту самую, в которой я так и не написал донос на Прохора Нестерова.
Сердце гулко бухнуло, в ушах зазвенело. Как бывает, когда только что избежал чего-то страшного и непоправимого.
Колени даже задрожали.
Я изо всех сил напряг память. Ну давай, Жан Михалыч, пошевели уже извилинами! Не было в будущем никакого Прохора Нестерова! Братья Мельниковы были, а Прохора, Даши и Ани не было! Я же под лупой просвечивал биографию Игоря, когда журналистское расследование вел! Так глубоко, как сейчас, я не забирался, но уже в восемьдесят пятом нигде в его окружении не мелькала фамилия «Нестеров». Что это значит?
Это значит, что эту фигуру он смахнул с доски раньше.
И я чуть было не сделал это своими руками.
Давай, умник, думай дальше. Вспоминай, складывай кусочки пазла, теперь они все перед тобой.
Кто сказал, что за покушениями на тебя и за неприятностями Аллы стоит именно Прохор?
Кто все время был рядом, когда я, а точнее, еще не я, а настоящий Иван Мельников, вцепился в Прохора, как клещ, пытаясь собрать на него компромат?
И кто буквально вчера вечером весело запрыгнул в служебную черную волгу в министерскими номерами?
Я выдохнул. Стянул пальто, убрал его в шкаф. Прошелся по комнате. Снова взял тетрадку и пролистал ее пустые страницы.
Этот Прохор может быть вообще ни в чем особенно не виновен. Ну, то есть как… Он же чиновник. Если покопаться, то там наверняка найдется, к чему прицепиться, чтобы отправить его в места не столь отдаленные. Но здесь и сейчас…
Может быть, я и в дом-то к Прохору попал, потому что мы родственники. Девок водил, чувствовал себя хозяином. А что закрутил с его женой…
Так всякое случается, что уж.
Допустим, я был вхож в его дом. Навещал, гостил и все такое. И была у меня подруга-возлюбленная Аня. Которая просто в нужный момент роняла нужные слова.
И заветре…
А потом мы с ней приехали в Новокиневск. И меня убили в первый же день. Нужные люди внезапно оказались в нужное время в нужном месте. Идти в которое я совершенно не собирался, потому что у меня были другие планы совсем.
Кто-то должен был сказать, где меня искать.
Значит я к этому моменту или сделал то, что был должен. Или свернул в опасном направлении.
И потом Игорь еще.
«Отцепись от Прохора…»
Осколки памяти всплывали, вспыхивали искрами, крутились перед глазами. Я разжал пальцы, и тетрадка упала на пол.
Ну давай уже, вот же он, вывод.
Который напрашивается сам собой, ясно же, как белый день!
Я несколько раз крепко зажмурился. Сел на кровать.
Но ведь в настоящей истории и меня здесь не было. Иван Мельников выпал с балкона и разбился в ноябре тысяча девятьсот восьмидесятого. И не написал никакой донос на Прохора.
Значит, у Игоря под рукой оказался другой инструмент, который это сделал.
Даша?
Пальцы зашевелились, как будто в поисках смартфона. Как будто в тумане блуждаю. Сижу в ледяных чертогах разума и пытаюсь из осколков собрать слово.
Хоть какое-нибудь.
Впрочем…
Ну и что, что я не знаю, куда делись все эти люди? Если мне не попалось информации о них в будущем, это вовсе не значит, что они все трагически погибли, умерли при невыясненных обстоятельствах или пропали без вести. Может просто…
Тут я на себя разозлился. Что именно «просто», а, Жан Михалыч?
Или во мне заговорили кровно-родственные связи с Игорем, и я пытаюсь про себя его выгородить? Твою мать, да я же знаю про его жизнь все!
Так почему же я до сих пор продолжаю надеяться, что его еще можно как-то изменить? Что это он не с самого начала был отморозком, это его злой дядя Прохор испортил!
Я шепотом выругался матом.
Полегчало.
И даже вроде как забрезжило в голове какое-то подобие плана дальнейших действий.
Я потер кулаками глаза, взял чайник, набрал в него воды и поставил на плиту.
Надо перестать крутить эту карусельку в голове, попить чайку с печеньем и лечь спать. За ночь мысли утрясутся, встанут на свои места, вот тогда и выводы буду делать.
Проснулся я до будильника и успел выключить его до того, как он заголосил на весь квартал. Сварил себе кофе, намазал бутер маслом, предусмотрительно оставленным с вечера в тепле. Открыл книжку Конан Дойля.
Без пятнадцати восемь натянул пальто и вышел из дома. До работы мне тут два шага, без всякой толкучки. Хорошо все-таки, когда не приходится ездить. Если бы не воздух этот кошмарный, то идеальный был бы район…
Я распахнул дверь в
