Я позвал старого Немигу. После того, с каким мастерством Немига насадил на кол Жеривола, я поглядывал на престарелого слугу с некоторой опаской. Хотел даже расстаться с ним, но затем передумал. Не выгонять же человека, если он – признанный мастер своего дела…
– Принеси нам вина. В подвале стоят запечатанные кувшины, которые мы привезли из Корсуни. Вот выбери самый старый и принеси.
Немига взглянул на меня с удивлением. Пить днем было совершенно не принято. Вечером, за ужином с дружинниками – да, и сколько угодно, но не сейчас.
Но я знал, что делаю. Мне оставался единственный способ прояснить ситуацию. Не выиграть игру, но хотя бы попытаться понять, что за игра мне предложена на сей раз. И самое главное: предложена ли мне игра или игра уже состоялась и решение принято без меня?
Распечатав принесенный Немигой кувшин, я разлил красное темно-рубиновое вино по кубкам – себе и Любаве. Может быть, нам предстояло проститься, но я не собирался об этом говорить.
– Мне нужно заснуть, – пояснил я. – Может быть, во сне я получу ответы на свои вопросы. Я же рассказывал тебе, что со мной иногда делятся крохами информации.
– Ты уверен, что стоит тебе заснуть и ты сможешь задать вопросы? – усомнилась Любава. – Ты ведь говорил, что такие сны снятся тебе совсем нечасто.
– Думаю, что сейчас как раз такой случай, – ответил я, отпивая большой глоток, а за ним – следующий. Почему бы не попробовать? – Сейчас мы с тобой выпьем, затем я допью из кувшина, сколько смогу, а после этого – усну. И мы поглядим, что из этого получится.
О том, что из моей дикой затеи может ничего не получиться, я старался даже не думать. В крайнем случае, если из сна ничего не выйдет, мое пьянство можно будет назвать бегством от действительности. С кем не бывает…
Мы стали пить ароматное вино, пахнущее спелыми ягодами, созревшими под солнцем черноморского побережья. Чтобы развеселить Любаву, я рассказывал что-то забавное, шутил с ней, и она послушно смеялась.
Я выпил кубок, потом еще один, и еще один. В голове сначала зашумело, затем послышался хрустальный звон, и все поплыло перед глазами.
Когда я отвалился на медвежью шкуру и закрыл глаза, то услышал, как Любава снова заплакала.
Тогда я открыл один глаз и сказал:
– Иди ко мне, Сероглазка. Может быть, перед тем как я засну, мы с тобой успеем еще кое-что.
А когда я провалился в сон, ко мне пришел отец. На этот раз Нечто уже совсем не прикидывалось. Образ отца был размыт, как на плохой ученической акварели, и лица было совсем не узнать. Так, мутная мужская фигура, лишь очертаниями напоминающая моего папу. Вероятно, я стал совсем своим для этой силы, так что со мной можно было больше не церемониться.
– Сынок, – сказало Нечто. – Тебе тут больше нечего делать. Ты не находишь?
Я молчал. Протуберанцы мигали и переливались на фоне черного неба. Перед лицом этой бездны что мог я сказать?
– Ты сделал то, что должен был сделать, – произнесло Нечто.
– Но я ничего не сделал, – прошептал я.
– Ты исполнил свою роль, – возразило Нечто. – Большего от тебя и не требовалось. Но теперь нужно делать то, на что ты не способен. Дальше на твоем месте будет действовать другой.
– А я? Я умру, как епископ Анастат?
Наверное, мой вопрос прозвучал очень жалобно, но я не заботился об этом. У меня совсем не было уверенности в том, что Нечто вообще способно испытывать жалость и даже понимать такие вещи…
– Анастат не умер, и ты не умрешь, – прозвучал спокойный ответ. – Если ты захочешь, то еще увидишься с ним.
– Увижусь? – повторил я. – Где увижусь? На том свете?
Скажу честно: на Николая Константиновича Апачиди, моего случайного знакомого, мне было совершено наплевать в ту минуту. Мало ли с кем я увижусь или нет. Но я безумно хотел понять еще хоть что-то из всей этой истории. Хотел понять правила игры…
Но мутный колеблющийся образ отца не дал мне ответа.
– Ты хочешь вернуться назад? – спросил он. – Вернуться на берег ручья и продолжить охоту? Ты ничего не будешь помнить о том, что было с тобой.
– И про Любаву – тоже?
Ответа не последовало, как я и ожидал. Зачем отвечать и сотрясать воздух? Сказано же было – ничего.
Задним, шестым чувством я вдруг ощутил, что время уходит. Нужно принимать решение, ведь мне дали шанс выбрать самому. Правда, так и не сказали, из чего выбирать, но про возврат на берег ручья и полное забвение случившегося я уже понял.
А время неумолимо истекало: фигура отца стала расслаиваться, ее очертания задрожали.
Сеанс связи с Неведомым завершался.
– Я не хочу возвращаться, – произнес я, как можно громче, словно боялся, что меня не услышат.
– Не хочу забывать, – добавил я в ужасе, что мои слова не дойдут до адресата и я не буду понят.
– Тогда – другое время и другая роль, – произнес отец. Он внезапно приблизился, и лицо его обрело четкость. Вот он – мой папа, его большая родинка на левом виске, его морщинки вокруг глаз и белый воротничок парадной форменной сорочки, сдавивший шею…
– Совсем другое время и совсем другая роль, – повторил отцовский голос у меня в ушах. – И там может не быть подсказок, что тебе делать. Ты готов к этому?
Я хотел спросить про самое главное. Очень хотел спросить о том, что представлялось мне самым важным в моей судьбе. Пусть другое время и пусть другая роль, но как же быть с самым дорогим для меня?
Я силился спросить и не мог родить ни одного звука. Словно внезапно онемел и мои уста и мой мозг сковало что-то…
– Ты готов? – повторил отец, и его слова оглушительным эхом раздались вокруг меня. – Женщина будет с тобой…
– Да, папа.
