— Денис, я тебе по двадцать выстрелов оставлю и три десятка ракет. Все равно скоро уходишь.
— Побойся Бога, Миша! — Командир «Баламута» в волнении подскочил с бревна, служащего лавкой у зажженного костра. — Мне чем воевать?
— Ракет хватит, чтобы отбиться, тем более пушка есть.
— К ней два снаряда.
— В Кенигсберге или Риге пополнишь запас. Штуцера трофейные дам, надо?
— А себе их чего не оставишь?
— Смеешься?
— Ладно, по сорок патронов на ствол мне хватит, — сдался Давыдов.
— Мы не на базаре! А встретишь в море Зубкова — заберешь в счет нашей доли.
— Встречу, как же… — Капитан третьего ранга плюнул в костер. — Знать бы только, где его черти носят.
В это же время. Северное море.
День выдался замечательный, как будто и не зимний совсем. Такие иногда случаются у восточного побережья Шотландии, и тогда древние, выжившие из ума старухи шепчут беззубыми ртами:
— Дивный народец свадьбы играет.
Может быть, они и правы — в мире встречается столько необычного, что найдется в нем место и фейри с эльфами. Но бывалого моряка этим не удивить — загадкой больше, загадкой меньше… Хорошая погода важнее любых загадок!
— С упреждением наводи, с упреждением!
— Не ори под руку канониру! — Старший урядник Петров отвесил полновесный подзатыльник непрошеному советчику и кивнул ворочающему ракетный станок Николаю: — Не торопись, сейчас мы их нагоним, тогда и стрельнешь.
«Забияка» шел под парусами, так как Зубков решил поберечь изношенную машину, но у его противника не было шансов удрать — двадцатипушечный английский шлюп проигрывал в скорости не менее трех узлов. Погоня длилась третий час и близилась к логической развязке, несмотря на все нежелание предполагаемой жертвы стать таковой. Но вот у кого-то там не выдержали нервы — корма англичанина окуталась дымом, и два ядра подняли столбы воды по курсу фрегата.
— Ретирадными бьют, — пояснил Абрам Соломонович. — На самом пределе дальнобойности.
Николай заулыбался — в России со времен Петра Великого ретирадой называли отхожее место, и он живо представил себе, как на шлюпе установили нечто подобное и заряжают пушки тем, что попадется под руку.
— Не пора ли?
— Тебе решать. — Петров прищурился: — Ты у нас сегодня за главного канонира. Но я бы подождал еще немного.
Англичанин опять огрызнулся с большим недолетом. Видно, второпях снизили прицел, и ядра заплясали по мелкой волне, как при игре в блинчики.
— Однако! — удивился Абрам Соломонович, когда вражеские подарки утонули всего лишь в полусотне саженей от борта фрегата. — Новое слово в морской артиллерии. Бей их, казак Романов!
Сразу ушла предательская дрожь из рук и пропала противная слабость в коленях. Бояться некогда. Самому некогда, а остальным…
— Бойся!
Николай дернул за шнурок терочного запала, удобный такой шнурок с медным шариком на конце. Последнее новшество — в горячке боя запальный фитиль может потухнуть, зажигалку или потеряешь, или зальешь собственной кровью. А тут нужно всего лишь резко потянуть. И ракета пошла! Хорошо пошла, правда мимо.
— Промазал! — заорал неугомонный Григорий, но, покосившись на старшего урядника, добавил спокойным тоном: — На два пальца левее бери.
— Угу! — Царевич перебежал к следующему станку: — Бойся!
Верно говорят, что новичкам везет, пусть и не с первого раза. Как впоследствии рассказывал Абрам Соломонович, ракета летела куда угодно, но только не в шлюп, но внезапный порыв ветра подхватил ее и бросил точнехонько англичанину в грот-мачту. Прямо в верхнюю часть, где ракета успешно взорвалась, окатив такелаж и палубу огненным дождем. «Греческий огонь», иногда ошибочно называемый «кулибинским», невозможно потушить водой, и напрасно выскочившие матросы суетились. Недолго, впрочем, буквально через пару минут с борта охваченного пожаром корабля стали прыгать люди. Самые удачливые — с подвернувшимися под руку деревяшками.
— Бедолаги! — Капитан-лейтенант Зубков внимательно посмотрел на Николая. — В такой воде долго не поплавают. Будем вылавливать?
— Мы можем поступить иначе?
— Просто пройдем мимо, это же враги.
Царевич долго молчал, закусив губу, а пальцы, сжимающие поданный Григорием бинокль, побелели. Наконец через силу выдавил короткое:
— Нужно подобрать.
— Почему?
— Здесь они дома, а не мы. В Финском заливе или Белом море я бы их расстрелял.
— Растете над собой, казак Романов!
— Взрослею, Георгий Всеволодович. Всего лишь взрослею.
Победа не принесла Николаю ожидаемой радости, и само сражение потеряло для него большую часть своего обаяния. Пропало, едва появившись, упоение боем, оставив ясную голову и холодный рассудок. Совсем миролюбивым великий князь не стал и охотно принял участие в потоплении еще двух британских кораблей, но в глубине души крепло понимание того, что война состоит не из череды блистательных подвигов. Тяжелый и монотонный труд в ней главный. Ворваться в Темзу и там красиво погибнуть среди грохота орудий, свиста ракет и зарева многочисленных пожаров — несомненный героизм, но еще больший идиотизм. Даже верх идиотизма, если посмотреть правде в глаза.
Теперь цесаревич стал понимать осуждаемое ранее со всем детским максимализмом желание отца избегать грандиозных баталий. В них жизнь солдата зависит от воли слепого случая, но никак не от умения или выучки — стоя в строю под неприятельскими залпами, их не проявишь. И тем почетнее победы малыми силами при малых же потерях, когда любые действия противной стороны наносят ущерб прежде всего самому противнику. Как Наполеон с его поворотом от Смоленска на север…
Появившиеся на борту пленные англичане интереса не вызвали. Разве что неестественной худобой и изможденностью, но, может быть, в Королевском флоте так принято? Собак перед охотой тоже не кормят. А в остальном — обычные люди, вызывающие отнюдь не ненависть. Скорее жалость.
Правда, она не помешала капитан-лейтенанту Зубкову повесить двух выловленных из воды офицеров — списки участников нападения на Санкт-Петербург хранились у каждого командира корабля, и срок давности для подобных преступлений не предусмотрен. Если бы не убежали, а сразу сдались в плен семь лет назад, то по приговору суда получили бы всего лишь каторжные работы. Сами виноваты… отягчающие обстоятельства, так сказать.
И мечты о подвиге, которым так необходимо похвастаться перед Дашкой Нечихаевой, исчезли. Что в этом подвиге? Удачливость, помноженная на труд многих, волею судьбы обделенных наградами. Первым поднялся на стену вражеской крепости — герой! Пленил вражеского военачальника — герой вдвойне! А кто вспомнит про артиллеристов, подавивших пушки обороняющейся твердыни, или пехотный полк, отрезавший штаб противника от основных сил своевременным фланговым ударом?
