— То сообщение и я слышал, — будто впервые начиная задумываться о некоторых странностях этого дела, ответил Волович. — Ребята было засуетились, а потом, буквально через пятнадцать минут, бригада и выехать не успела, лично главный вышел и сказал, что ничего не было, какой-то хулиган дымовую шашку на улице бросил, и «нагнетать» по этому поводу «не рекомендовано».
— Ух, как лихо! — восхитился Фёст. — За пятнадцать минут тема с повестки снята. Так вы же вроде — непримиримая оппозиция, вам-то кто мог приказать? Вы же, по вашим собственным декларациям, ни бога, ни чёрта не боитесь, вам и Президента, и всю Российскую державу обгадить — раз плюнуть. Уж как по поводу «войны восемь-восемь» изгалялись! А тут кто-то два десятка гэбэшников и омоновцев посреди Москвы шуганул как следует, а вы — ни гу-гу.
Волович издал губами пренебрежительный, на грани пристойности, звук. В том смысле, как у Салтыкова-Щедрина написано: «Мы люди русские, мы такие вещи сразу должны понимать». А если Ляхов желает придуриваться — вольному воля.
— Вопросов больше не имею, — с готовностью согласился Фёст. — А вот девушка, что позади тебя сидит, как раз в этом деле главную роль сыграла, и попадись она «им» в руки — не знаю, что бы сейчас было…
Михаил непроизвольно обернулся. Вяземская мило улыбнулась и кивнула. При этом взгляд у неё был такой, что Волович поверил сразу и на сто процентов. Ему по-прежнему было страшновато, но одновременно в душе начала подниматься волна весёлого возбуждения пополам с любопытством. Любопытством не к тому, что может вскоре случиться, а к тайнам собственной натуры. Сумеет ли он в действительно серьёзной ситуации держаться с достоинством и даже бравадой. Ведь трусом он никогда не был, и драться в молодости приходилось, и по горам без страховки карабкаться, вспоминая песни Высоцкого из «Вертикали».
— Вот оно, — ровным голосом сказал Фёст, начиная подтормаживать вместе с потоком машин. Они как раз подъехали к развилке Ленинградского, Машкинского и Новосходненского шоссе. Здесь собралось несколько милицейских машин, перегородивших две правые полосы, суетилось много людей в форме и в штатском, а за кюветом догорал большой мини-вэн, почти вывернутый наизнанку.
— РПГ, — бесстрастно оценил Ляхов. — Пожалуй, термобарическая граната…
Волович опустил стекло, его казённый «Никон» с мощным трансфокатором залязгал длинной серией, в темпе самозарядного карабина.
Сразу два сотрудника в камуфляжах, но без погон, увидев совершенно здесь неуместного фотографа, кинулись к машине, размахивая руками и что-то крича. Один, кажется, на ходу расстёгивал пистолетную кобуру. Репортёр втянул голову в плечи, но продолжал снимать, теперь уже бегущих прямо в объектив людей. Снимочки выйдут — закачаешься! Хоть сразу на «Интерпресс-фото». Включился профессиональный азарт пополам с надеждой, что Ляхов его защитит. Как это может выглядеть, он не задумывался. Просто ему так казалось.
— Люда, давай «растянутое»… — крикнул Фёст. Вяземская давно была готова.
Потом Волович никак не мог последовательно восстановить случившееся.
Сначала вроде как удар подушкой по голове. Так они дрались с пацанами ещё в пионерских лагерях, куда родители до самого конца советской власти отправляли Мишу каждый год, бывало, что и на две смены. Не больно, но ориентацию на какой-то миг теряешь. Потом зрение вернулось, но показывало странное. Мир вокруг застыл, словно киноплёнка в проекторе остановилась. Бегущие люди замерли в нелепых позах, автомобили встречного потока, только что мелькавшие довольно быстро, стали все разом.
И ещё — в ушах нарастал не то свист, не то скрипучий шорох, такое с Воловичем было, когда случился гипертонический криз. Одновременно ощущалось нечто вроде невесомости при стремительном падении скоростного лифта.
Фёст спокойно вывел свой «Фольксваген» на двойную сплошную и по пустому коридору между потоками машин придавил как следует. Стрелка сдвинулась за сто сорок.
— Вадим, осторожнее, — сказала Людмила. — Если на дороге что-то подвернётся, резерва у нас больше нет. Заднего хода тоже.
— Да уже и хватит. Подожди, я дырку найду, куда втереться, и выключай.
Через несколько километров, когда скорость по спидометру упала до полусотни, Фёст увидел довольно длинный интервал между чёрным джипом и междугородним автобусом, резко принял вправо, включив, как положено, поворотник. И всё равно, хоть он его и не подреза́л, водитель автобуса возмущённо загудел, видимо, с перепугу. Со стороны их появление выглядело так, будто гоночный болид на трёхсоткилометровой скорости вылетел ниоткуда и мгновенно вклинился в поток, превратившись в неторопливый старенький «Пассат».
Впрочем, такое со всеми случается — отвлекся на секунду и прозевал появившуюся из «мёртвой зоны» зеркала машину.
— Что это было? — переводя дух, спросил Волович, вытащил очень к случаю припасённую бутылку, свернул пробку, несколько раз шумно глотнул.
— Что, на реактивных истребителях летать не приходилось? — сочувственно и, как принято в определённых кругах, вопросом на вопрос ответил Фёст.
— Не держи меня за дурака. Что — это — было?!
— Наш способ отрываться от неприятеля. Ты ведь сам почувствовал, что те ребята бежали именно к тебе с самыми недобрыми намерениями? Потерей фотоаппарата ты едва бы отделался, если здесь только что нескольких сотрудников их же конторы в головешки спалили. Это тебе не Людины упражнения с дымовыми шашками. А она у нас ещё и в телепортации практикуется. Перспективное направление оборонной магии. Сейчас, на наше счастье, у неё хорошо получилось. Не совсем чисто, но приемлемо. На восемь километров, — он бросил взгляд на одометр, — перепрыгнули. Здесь не догонят. А дальше побережёмся. Посмотри на снимки, номер сгоревшей машины где-то в кадр попал?
Волович, продолжая ничего не понимать, подчиняясь совершенно механически, посмотрел.
— Вот здесь, только не весь, — он присмотрелся, прибавил на дисплей увеличение, — «Гэ — четыре — пять…» и всё. Остальное не читается.
— Достаточно. Люда, звони Герте, сообщи. Скажи, мы скоро влево сворачивать будем, пусть укажут, где нас встретят…
Когда Герта передала всем то, что услышала от Вяземской, и назвала часть автомобильного номера, Мятлев посерел лицом, длинно и тоскливо выругался. До сих пор серьёзность положения до него так по-настоящему и не доходила. До генеральских звёзд дожил, а со смертью от выстрела в спину до сих пор не сталкивался, с предательствами соседей по кабинету и, условно говоря, по окопу. Вся кровь и грязь борьбы за власть и лёгкое, с пылу с жару богатство прошли как бы мимо него. Леониду Ефимовичу будто сами собой доставались обычная, по специальности, работа да банальные подковёрные интриги.
