– Надю позови, – попросил Раничев.
– Надю? – за дверью явно удивились. – Нет здесь никакой Нади. Григорий – ты?
Не дожидаясь, когда дверь откроется, Иван поспешно покинул подъезд. Первый результат – ноль. Однако оставалось еще два адреса – Профсоюзная и Героев-полярников. Шататься по центру Иван опасался, а потому, подумав, решил наведаться на Профсоюзную в следующий раз, а сейчас отправиться на окраину – на улицу Героев-полярников.
Пару раз он прятался в подворотнях, услыхав треск мотоцикла, а ближе к окраине чудом не столкнулся с компанией откровенной шпаны, хорошо, услыхав громкую ругань, успел свернуть за угол. Переждав гопников, Раничев, стараясь не попадать в свет редких фонарей, отыскал-таки нужную улочку – узенькую, с деревянными мостками-тротуарами, утопавшую в тополях и липах. Дом двадцать два оказался деревянным, еще дореволюционной постройки, с высоким резным крыльцом и мезонином. Звякнув цепью, во дворе залаяла собака. Иван постучал в окно:
– Эй, хозяева!
Внутри дома забегали тусклые оранжево-желтые блики – видно, зажигали керосиновую лампу. Ага, вот подошли к окну.
– Кто? – послышался женский голос.
– Вы Надя?
– Ну, допустим, Надя.
– Привет вам от Викентия.
– От Викентия?! – женщина, казалось, заволновалась, по комнате вновь метнулись блики. – Поднимайтесь на крыльцо, сейчас открою.
Удовлетворенно кивнув, Раничев…
Глава 13
Осень 1949 г. Угрюмов. Надя
Красавиц видел я немало
И в журналах, и в кино,
Но ни одна из них не стала
Лучше милой все равно.
«Королева красоты»Слова: А.Горохов.Музыка: А.Бабаджанян
…поднялся по ступенькам.
Надя оказалась миловидной шатенкой лет тридцати, небольшого роста, чуть пухленькой, с несколько грустным лицом и лучистыми тепло-шоколадными глазами. Длинные волосы ее были заколоты на затылке костяным гребнем.
– Что с Викентием? – проводив Ивана в дом, тихо спросила она. – Обещал ведь писать, и…
Раничев почему-то не стал лукавить:
– Боюсь вас огорчить, Надя…
– А я ведь чувствовала, – просто, без всякого надрыва, произнесла женщина. Как-то даже слишком просто, словно бы знала. – Чувствовала, что больше его не увижу… Видать, судьба.
Она села на выкрашенный голубой масляной краской табурет и, положив руки на колени, тихо заплакала. Накинутая на плечи шаль упала на пол.
– Ну что вы так, – Иван поднял шаль. – Не переживайте.
– Да я уж отпереживалась свое, – неожиданно улыбнулась Надя. – А Викентий… жаль, конечно, но я ведь его предупреждала. Хороший человек… был, – она всхлипнула. – Хоть и урка… Если бы не он, не знаю, как и выжила бы… Да сами помните, как сразу после войны было. Голод страшный… Я тогда в колхозе работала – так за трудодень редко когда больше четырехсот граммов зерна давали… а часто и того меньше. Встретила вот Викентия… муж-то на фронте погиб. Он, Викентий-то, в город помог перебраться, если бы не он, мы бы…
– Мама! – прошлепав босыми ногами по полу, из комнаты вышел ребенок – светловолосый мальчик лет двенадцати, маленький, щуплый и кареглазый, лямка явно великоватой майки сползла с левого плеча его, обнажив белесый шрам на ключице.
– Что случилось? – подозрительно поглядев на Раничева, фальцетом осведомился мальчик. – Мама, кто это? Почему ты плачешь?
– Это Генька, сынок, – Надежда улыбнулась и, обняв сына, легонько подтолкнула в комнату. – Все в порядке, милый. Иди-ка, спи.
– А… – Генька обернулся к Ивану.
– Спи, – взъерошила ему волосы мать. – А мы тут без тебя поговорим, нечего взрослых подслушивать.
– Ла-а-адно, – улыбнувшись, мальчишка пошлепал спать, но на полпути обернулся. – Мама, ты мой гербарий никуда не девала? А то я его завтра в школу обещал принести, и вот никак не найти.
– Не девала, – Надя покачала головой. – Может, в мансарде?
– Точно! – Генька бросился к двери. – Я щас посмотрю…
– Я те посмотрю! Ну куда ж ты, голый! Завтра зайдешь, как в школу справишься.
– А ты мне напомнишь?
– Да уж напомню.
Раничев улыбнулся:
– Славный у вас мальчик. Наверное, отличник?
– Да нет, хорошист. А по географии, литературе, истории – так и отличник, – не удержавшись, похвасталась Надя. – Учителя хвалят.
Иван поднялся с лавки и снял с вешалки шляпу:
– Ну, Надежда, извините за вторжение…
– Стойте. Куда же вы на ночь глядя?
Иван развел руками.
– Переночуйте у нас, в мансарде. Я сейчас чайник поставлю.
Сказать честно, Раничев не нашел в себе сил отказаться, да и куда ему было идти? Ну разве что обратно на свалку.
– А вы ведь не из блатных, – подливая гостю чай, вдруг тихо промолвила Надя. – Но знаете Викентия… Значит, вместе сидели, но не за политику – Викентий не любил политических.
– За колоски я, – усмехнулся Иван. – Получил червонец по июньскому указу, ну знаете, такой в сорок седьмом вышел – о хищении государственного и общественного имущества. Я ведь тоже, как и вы, колхозник… только не совсем обычный – библиотекарь, знатная у нас изба-читальня была, на весь край славилась.
– А я ведь заметила, что вы интеллигент… – женщина улыбнулась, – Ой, вот глупая, даже не спросила, как вас зовут.
– Иван Петрович. Иван.
– Я ведь тоже на библиотекарских курсах учусь – Викентий настропалил. Ну и работаю – уборщицей в поликлинике.
– Учеба – хорошее дело, – одобрительно отозвался Иван.
– Да вы сахар, сахар берите. Не стесняйтесь, – Надя подвинула сахарницу с рафинадом и маленькие никелированные щипчики. – Да не ждите, пока остынет, лейте по-простому – в блюдце.
Раничев так и поступил, бросив в чай маленький кусочек сахара и откусив от хрустящей горбушки свежего хлеба с маслицем… Как-то уж больно жирно для простой уборщицы, к тому же имеющей на иждивении несовершеннолетнего сына. Насколько помнил Иван, килограмм масла в те времена стоил рублей шестьдесят, почти столько же – водка; рабочий – хороший профессионал пятого-шестого разрядов – имел в месяц рублей пятьсот, в крупных городах – и до тысячи, сколько же получала уборщица, трудно было представить. Впрочем, чего уж там представлять?
– А сколько вы получаете, Надя, если не секрет, конечно?
– Да какой уж секрет, двести рублей… ну иногда профком чего подкинет.
– Да-а, – Иван покачал головой. – Не слишком-то разживешься с ребенком.
– Зато пионерлагерь бесплатный, ведомственный, по путевке.
– А почему б вам по медицинской части не пойти, Надя? – неожиданно спросил Раничев. – Наверное, смогли б потом устроиться в вашей же поликлинике.
– Да смогла бы… Только не люблю я, Иван, ни крови, ни страданий людских. Тошно мне от всего этого, ох тошно. Бывает, за смену такого насмотришься… – женщина махнула рукой. – Да и сестринских курсов у нас нет, в Рязань надо ехать – а Геньку я на кого брошу?
