— Кто продает бирему? — громко крикнул один из рабов.
— Я продаю, — ответил ему так же громко и добавил насмешливо: — Передай своему хозяину, что он может подняться на борт и постукать и поковырять все, что захочет.
Унылый тип повернулся в мою сторону, посмотрел на меня коротко и цепко, после чего произнес спокойно:
— Я уже все посмотрел. Спускайся, поговорим.
От него пахло ладаном, который сейчас называют ливан. В христианских храмах пока не используется во время обрядов, разве что священник решит шикануть, потому что благовония стоят очень дорого. Не знаю, как обстоят дела у иудеев, которых в Карфагене хватает и которые не бедствуют.
Посмотрев на меня вблизи так же коротко и цепко, унылый тип произнес без предисловий:
— Двести солидов.
Именно за столько я и собирался продать бирему, начав торг с трех сотен, сколько она стоила на самом деле, если подождать пару недель или дольше, когда начнут свозить в порт зерно нового урожая, грузить на суда и отправлять в Рим и другие города Западной Римской империи. Оценив проницательность покупателя, не стал упираться.
— Давай деньги, — так же коротко сказал я.
Унылый тип протянул правую руку назад, в сторону паланкина, и тот раб, что кричал мне, быстро достал оттуда два кожаных мешочка и отдал хозяину, а тот — мне.
— Пересчитай, — предложил покупатель.
— Зачем?! Уверен, что ты сделал это трижды, — с улыбкой молвил я. — И обманывать меня нет смыла, потому что, как догадываюсь, это не последняя наша сделка.
— Ты прав, — согласился он, растянув губы в подобие улыбки.
— К вечеру закончим выгрузку, и можешь забирать бирему, — сообщил я.
— Я пришлю людей, — произнес он и, не попрощавшись, забрался в паланкин, который сразу понесли в город.
— Кто это? — спросил я Менно.
— Ахирам, самый богатый зерноторговец и судовладелец Карфагена, — ответил вандал.
Закончив выгрузку, мы поделили добычу, после чего передали бирему одному из тех двух типов, что ругали ее вчера, который теперь будет ее навклиром. Он прибыл вместе с двумя рулевыми и полусотней рабов-гребцов. Покупку перегнали в военную гавань, где, как обмолвился новый навклир, ее вытащат на стапель и быстро просмолят заново, чтобы одной из первых нагрузить зерном.
На следующий день я поехал смотреть свое имение. Начиналось оно километрах в десяти от города. Это были двенадцать деревень, расположенных на расстоянии два-три километра друг от друга и на разном удалении от господского жилого комплекса, состоявшего из большого двухэтажного дома смешанного архитектурного стиля, отдельно расположенных, одноэтажных кухни, бани, двух домов для слуг и отгороженного, хозяйственного двора с погребами винным и для других припасов, конюшней, хлевом, птичником, амбаром и несколькими кладовыми. Все это было в приличном состоянии, даже нехитрая мебель осталась. Может, и украли что-то сразу после конфискации у Сигериха, но потом вернули или заменили, потому что за имением присматривал королевский чиновник, льстиво-пронырливый тип с узким лицом и большими ушами, который сильно огорчился, узнав, что теперь это моя собственность. Как подозреваю, новое место ему подберут быстро, и больше его расстроило то, что узнал о перемене в своей жизни слишком поздно, не успев наворовать напоследок. Старосты деревень, пришедшие на следующее утро на поклон к новому барину, пожаловались на мздоимство и жадность чиновника. Кстати, они были рады, что ушли из-под королевской руки. Раньше крестьяне отдавали половину урожая, а теперь будут всего треть, плюс каждую неделю одна из деревень привозит строго установленный набор продуктов питания: свинью или двух баранов, десяток кур и десять дюжин яиц, пять кругов сыра, кувшин оливкового масла, бочонок вина и фрукты и овощи по сезону.
Поскольку дом не нуждался в срочном ремонте и имел всё, что надо для жизни, включая семь рабов, трех мужчин и четырех женщин, я оставил Радомира присматривать за хозяйством, а сам съездил в Карфаген за Хильдой и Бинди и заодно прикупил всякого барахла, нужного в хозяйстве. Моей молодой жене, выросшей в лесной деревне, шумная городская жизнь была не по нраву. Хильда очень обрадовалась, увидев свое новое жилище, несколько раз обошла его, заглянув в каждый закуток. Ее немного расстроило, что в хлеву и птичнике было мало живности, а конюшня и вовсе пустовала (у ее отца всего этого было больше!), и, самое важное, отсутствовала корова, потому что, как и большинство нынешних германцев, выросла на молоке и продуктах его переработки. Двух молодых раздоенных коров я получил сразу же от своих крестьян в счет еженедельных взносов, а все остальное пообещал достать по возвращению из пиратского рейда. Довольно удачный предыдущий разбудил во мне былой азарт, жажду морских приключений.
60
Мне пришло в голову, что война на море — это война со всеми удобствами. Не то, что в сухопутной армии. Ты в тепле, спишь на мягкой кровати, накормлен вовремя. Только шторма создают немного дискомфорта. Лучше, разве что, быть военным летчиком, но их пока нет. Сейчас летают только с крепостных башен вниз головой и не по своей воле.
Несмотря на то, что ветер был юго-восточный, не совсем попутный, я направил марсильяну к Мальтийскому проливу и дальше, в Ионическое море. Появилась у меня мысль обзавестись боевыми лошадьми. Своих я продал в Фессалониках перед выходом в море. Тогда не знал, где осяду, а возить без дела в трюме или на палубе бедных животных считаю издевательством. Сейчас лучших лошадей выращивают в Персии. Судя по терминам из хеттского языка, именно от моих бывших подданных пришла к персам наука племенного разведения и выездки. В Восточной Римской империи на этом специализируются Вифиния (область в Малой Азии, которая тянется от южного берега Мраморного моря вдоль западного берега Босфора, где находятся пока еще мои имения, до примерно середины южного берега Черного моря, захватывая и часть территории бывшего Хеттского царства) и Македония. На Апеннинском полуострове, как ни странно, коневодство не стало ведущей отраслью. Не помогли даже перевезенные туда мною хетты, ставшие позже этрусками. Может быть, потому, что горная местность не предназначена для конных атак. Римляне предпочитали воевать в пешем строю, а лошадей использовать, как средство передвижения, поэтому сейчас, когда роль кавалерии стала расти, им доставляют отборных жеребцов с Балканского полуострова. Вот я и повел марсильяну к проливу Отранто, через который перевозят грузы между двумя полуостровами. Он шириной всего миль сорок, поэтому даже самые медленные галеры успевают пересечь за световой день, а быстрые либурны — смотаться туда и обратно.
Добрались до пролива Отранто вечером. До темноты пересекли его в северном направлении, вошли в Адриатическое море, которое римляне называют Верхним, в отличие от Тирренского, омывающего Апеннинский полуостров с запада и именуемого Нижним. Там легли в дрейф до рассвета, а затем вернулись в пролив с попутным северо-западным ветерком, стараясь держаться милях в десяти-пятнадцати от восточного берега. Не знаю, как сейчас, а раньше военные галеры сопровождали торговые лишь часть пути, миль пять-семь, чтобы оставаться в видимости берега и иметь возможность в случае шторма быстро вернуться в гавань или защищенную бухту. Там они дрейфовали, дожидаясь купеческий караван с противоположного берега, и возвращались с ним. Ведь пираты сейчас тоже плавают на галерах и не удаляются далеко от берега. Не думаю, что за время моего отсутствия в этих краях что-то сильно изменилось. Во все времена в фундаменте человеческих поступков лежит поединок между страхом и ленью. Последняя побеждает чаще.
Караван был из семнадцати галер, которые шли строем кильватер, держа дистанцию с кабельтов. Возглавляли строй самые маленькие. Именно на таких и перевозят лошадей, которые занимают много места и весят мало, но оплачиваются дороже, чем большая часть других грузов. На «круглое» судно, идущее под парусами пересекающимся курсом, не обращали внимание, точнее, смотрели с любопытством и без страха. До тех пор, пока мы не поперли прямо на флагмана — тридцатидвухвесельную либурну. Там не сразу поняли наш маневр, попробовали уклониться навстречу ветру. Марсильяна врезалась в правый их борт и пошла вдоль него, круша весла. Треск был такой, будто ураган ломает деревья. Зато быстро погасили инерцию. Мои матросы зацепились «кошками» за борт галеры, подтянули ее, после чего абордажная партия высадилась на приз. На нем было человек десять охранников, которые предпочли не погибать за чужое добро, сразу сдались. К сожалению, везла галера не лошадей. Я даже не стал смотреть, какой на ней груз.
