головы напрочь.
— Гражданин Панов? — подозрение так и сквозило в его голосе, будто он точно знал, кто здесь живет, а вышел кто-то другой.
— Ага, — кивнул я. — Он самый.
— Я пройду? — и, не дожидаясь разрешения, милицейский лейтенант отодвинул меня и протопал в квартиру. А за ним... Еще трое. К бабке не ходи — опера. Короткие стрижки, колючие глаза. Махнули ксивами. Что-то там оперуполномоченные 33-го отделения милиции.
— Что-то случилось? — спросил я спину довольно бодро продвигавшегося непрошеного народа.
— Что-то случилось, — этом ответил участковый. — Видеомагнитофон импортного производства чей? — показал он на видеодвойку.
— Мой.
— Вот постановление на обыск, — один из оперов сунул мне бумагу. — Товарищи понятые, пройдите.
В квартиру вошли местный дворник в компании с каким-то бомжеватым товарищем.
— Видеомагнитофон Филипс. Серийный номер CP 349492. Все видят?
Понятые покивали. А я, честно сказать, впал в ступор. Быстро же ответка за Орел прилетела. Официально избиению ход побоялись дать — зато в запасе оказались вот подобное. Или это часть общего плана?
— Пишем протокольчик, расписываемся.
Опера для порядка пошарились по квартире, но особо ничего не трогали, похоже, знали, за чем шли.
— А вам, Панов, придется пройти в отделение. Расскажете как крали технику у советских граждан. Напоминаю, что чистосердечное признание по закону смягчает вину.
От такого хамства я онемел. К такому я готов не был, это точно.
— Что стоим, гражданин Панов? — начал подгонять меня мент. — Паспорт не забудьте.
Минут через пять я жертвенным бараном плелся за лейтенантом. Что случилось?
До отделения пешком дошли — да и что тут, метров двести если есть, и то хорошо. Я почему-то больше боялся перспективы пропустить пары по политэкономии.
Меня тут же отвели к дежурному, попросили выложить всё из карманов. А что там — три рубля с копейками, ключи в связке и паспорт. Всё мое добро вместе с часами отправилось в конверт из оберточной бумаги, а меня без объяснений запихнули в обезьянник. Вернее, это потом станет аквариумом и обезьянником, а пока никаких панорамных решеток, обычная камера, не очень большая. Хотя нет, вру, в этой ни источника водоснабжения, ни сортира не было. В углу на голых дощатых нарах спал какой-то синяк, источавший дикое амбре из употребленного, наверное, за неделю. Чуть поодаль от него бодрствовал еще один, лет сорока щупленький мужичок с нечесаными сальными лохмами и землистого цвета лицом. Этот уже мучился от похмелья, пытаясь прогнать недуг древними экстрасенсорными практиками — схватился ладонями за виски и слегка раскачивался вперед и назад.
Я сел и постарался отвлечься от происходящего. Говорят, помогает. Вон, академик Вовси, ну который у Булгакова в «Мастере» доктор Кузьмин, хвастался после отсидки по делу врачей, что в камере целый учебник в уме придумал, а потом как вышел, сел и записал. Впрочем, мне столько сидеть не хочется. Так что я пытался сочинить отчет для другого академика, Чазова. Что рассказывать, о чем сообщать. Увлекся я этим делом, даже не обратил внимания когда замок в двери загрохотал.
— Панов? С вещами на выход! — рявкнул кто-то невидимый мне с порога.
Какие вещи? Усы, лапы и хвост — вот и всё мое имущество. Меня повел по коридору, потом по лестнице хмурый сержант. Остановил перед какой-то дверью, постучался, дождался звукового сигнала и завел в кабинет.
— Присаживайтесь, Панов, — показал мне на стул хозяин кабинета. — Моя фамилия Пилос, Аркадий Борисович.
Я сел и уставился на своего визави. Толстяк в очках с большими диоптриями. Минус пять, наверное. Как он еще в органах служит и комиссии проходит? Или таблицу оптометрическую наизусть выучил? Лысина на пол головы, очень весело, если учесть, что его фамилия с латыни переводится как «волосатый». Костюмчик сильно жизнью потрепан, небось, на локтях пиджак уже прохудился местами. Да и галстук как бы не от папы в наследство достался.
— Короче, гражданин Панов Андрей Николаевич, — сказал он, аккуратно разложив перед собой несколько листов бумаги. — Возиться мне с тобой некогда. Давай я тебе все перспективы обрисую, а ты сам выберешь. Статья сто сорок четыре уголовного кодекса РСФСР. Кража. Пункт первый — до трех лет, либо исправработы до двух, или даже вообще — штраф. Пункт второй — это когда повторно или с проникновением в жилище, ну и далее неинтересно — от двух до семи. Пункт третий — группой лиц, так тут санкция с четырех до червонца. Плюс конфискация. Смотри, Панов, ты же первоход, сейчас быстренько признаешься, получаешь наказание, не связанное с лишением свободы. Помощь следствию и добровольное сотрудничество гарантирую. Или даже явку с повинной оформим. Вообще красота! — чмокнул он губами, типа, и сам бы хотел чистуху составить, но только по старой дружбе уступает такой лакомый кусочек мне.
— А госнаграды помогут? — поинтересовался я. Вовлекся в торг, значит.
— А есть? — спросил Пилос и нацелил ручку в листок.
— Да. Грамота от МГК и от Моссовета. Плюс памятный подарок.
— Конечно! Это обязательно зачтется! — радостно ответил мент. — Точно условно дадут, месяцев шесть, не больше!
— Вы уж извините, а можно всё-таки узнать, а что же я украл? — как можно более осторожно спросил я.
— Вот раззява, — он даже руками развел. — Пожалуйста, заявление от гражданина Извольского, проживающего по Столярный переулок, сорок... Ага, нашел! Двадцать первого марта неустановленные лица в промежуток между пятнадцатью и девятнадцатью часами проникли... похищен видеомагнитофон «Филипс»...
— Ага, понятно. Можно листик бумаги у вас попросить? И ручку.
Обрадованный колобок (как же, на ровном месте палку срубил — кражу раскрыл, с чистосердечным!) дал мне необходимое.
— В свободной форме: я, такой-то, тогда-то, имея умысел, подробнее только, ничего не пропускайте.
— Извините, а «прокурору города Москвы» — должность с какой буквы писать? Со строчной или прописной?
— Ах ты... щенок! — он вырвал у меня листик, скомкал и бросил в урну. — Да ты!.. Меньше червонца хер получишь! Все кражи через день на себя примешь! Сапоги мне лизать будешь!
— Вы бы для начала потрудились уточнить, а где я был двадцать первого марта, — сказал я.
— И? На Луну летал? Был у бабушки в Архангельской области? — насмешливо спросил он. — Мы всё проверим, Панов. Мне тут такие песни уже тысячу раз пели.
— С девятнадцатого по двадцать пятое марта
