от голосов в голове защищать? Хотя зачем я сам думаю, можно же спросить! Она повесила, пусть она и объясняет.
— Зачем эта штука? — я покрутил камешек в пальцах. — Что мне с ней теперь делать?
Разве жалость — не крест, к которому пригвождается каждый, кто любит людей?
Но моя жалость не есть распятие.
Фридрих Вильгельм Ницше «Так говорил Заратустра»
Дурацкий камень. Засунешь его под одежду, будет выпирать. И царапаться. И если что-то тяжелое в грудак прилетит, то будет только хуже. Такой себе амулет. Могли бы взять плоский камешек, а не круглый...
Я уже почти бежал. Оказывается, в гостях в безымянной бабушки Федора я провел около часа. За это время мои коллеги вполне могли собраться и рвануть обратно.
Вряд ли, конечно, но всякое может быть.
Не то, чтобы меня это как-то особенно напугало, конечно. Ну, допустим, бросят меня в Соловце. Подойду к любому милиционеру, объясню ситуацию, попрошу, чтобы мне помогли найти адрес Романа...
На самом деле, я даже был как-то слегка разочарован всем этим. Когда имеешь дело с заговором, хочется представлять себе что-то такое грандиозное. Секретное место встречи, дверь в которое открывается через книжный шкаф, и только в том случае, если переставить подсвечник на столе, нажать на правильную комбинацию гвоздей и сказать «Сим-сим, откройся!» Ну или хотя бы надо спускаться по лестнице в мрачный подвал. А там на полу нарисованы тайные знаки, а на всех заговорщиках — маски, скрывающие лица. Но тут... Убогонький домик с обоями в цветочек, бабушка с вязанием. Федор этот... Разнорабочий в ресторане. В этой обстановке как-то сложно поверить во все эти древние силы, которые привели в движение мир мертвых, и... Я фыркнул и помотал головой. Сорвал с шеи дурацкий камень и сунул его в карман. Саамская бабушка ничего не сказала насчет того, что он обязательно должен быть на шее. Можно и в кармане носить. Или вообще выкинуть?
Я поднялся на крыльцо «Емели», услышал изнутри взрыв хохота. Ага, никуда еще не уехали. Можно выдохнуть.
Остановился. Оперся на перила. Посмотрел на теплые огни уличных фонарей, пунктиром уходящие вдаль.
Надо бы собрать в кучу полученные сведения.
Итак, случился в институте эксперимент. Который, по версии Романа, пошел совсем не так, как хотелось бы, и «тридцать вторая» появилась как результат катастрофы. По версии бабушки Федора — именно так все и замышлялось, но признаваться в этом публично ученые не стали, потому что жертв оказалось очень много. Кто прав? Фиг знает, возможно, тут вообще нечто среднее...
Дальше «тридцать вторую» взялись активно исследовать, таскать оттуда всякие вещества и субстанции. Появились новые возможности, случилось несколько локальных прорывов в науке, в общем, все вроде даже штатно. Но это понравилось не всем. И появилось сопротивление. Цели которого...
Я почесал в затылке, вспоминая сбивчивые слова Федора, когда он вышел проводить меня за калитку.
— Мы правда пытались достучаться по-другому, — сказал он. — Писали в разные инстанции, рассказывали... Но никто не услышал. Так что теперь нам не остается ничего другого, кроме как в силу своих скромных возможностей мешать вашим исследованиям. Ну и пытаться найти, где стоит эта машина...
— Почему ты решил мне это все рассказать? — спросил я. — Вообще-то мне сейчас ничего не мешает сдать вашу шайку моему начальству и забыть весь этот мистический бред, который вы несли.
— Но ты ведь этого не сделаешь? — глаза Федора стали еще более больными, чем всегда. Если бы он был собакой, он бы сейчас униженно подметал хвостом асфальт.
Я пожал плечами и ничего не ответил.
Захотелось закурить.
Не расскажу. Потому что с моей стороны это будет очень тупо. Их точно больше, чем двое. И вряд ли в тот раз связанного Федора утащила от камня его бабушка.
Да и вообще меня не отпускало ощущение, что сегодня мне на уши повесили тонну лапши. Тра-ля-ля, мир мертвых, Сайво-камень, который защитит меня от голоса...
Я сунул руку в карман и потрогал еще раз этот камень.
Во всякие счастливые предметики я верил. Случалось и видеть, как они работают, и самому таскать всякое... Но подход ученых мне всегда был ближе. Непонятное явление, которое сложно описать имеющимися методами? Значит давайте придумаем новые методы, измерим, задокументируем, поставим на службу человечеству. Жертвы...
Я поежился. Холодно было, на самом деле. Хотелось уже пойти внутрь, в тепло. Но там меня немедленно втянут в общее веселье, и подумать не получится.
Жертвы — это плохо, конечно.
Но другая сторона — замереть в немом благоговении перед силами природы и ничего не предпринимать, потому что всегда так было — это вообще путь в никуда.
И все-таки... Зачем Федор притащил меня к своей бабушке? Чего они пытались от меня добиться? Вроде бы, ничего не потребовали, клятв молчать не взяли. Камешек... Я вытащил его из кармана. Может там микрофон, камера или еще что-то такое?
Я приблизил его к глазам и внимательно осмотрел. На вид, обычный булыжник, который подобрали на берегу Онеги и как попало оплели кожаным шнурком. Можно ли сунуть что-то внутрь?
Фиг знает...
— Я с тобой свяжусь, — сказал мне напоследок Федор перед тем, как скрыться в доме.
Свяжется он... Ну-ну.
По всему выходило, что я не верю этим двоим.
И склоняюсь к мысли, что передо мной разыграли какой-то плохо отрепетированный спектакль. С разговорами на чужом языке, многозначительными взглядами и приправой в виде местной мистики.
Мистика была лишней. Наверное, я бы воспринял это все ближе к сердцу, если бы они просто рассказали о том, что двинутая на науке советская власть совершенно не учла интересы местных обитателей и устроила тут свою цыганочку с выходом. Места тут, конечно, малолюдные, но не необитаемые же. Я прикинул еще раз карту «тридцать второй». Она занимала довольно обширное пространство. Там внутри должно было оказаться как минимум несколько населенных пунктов. Вместе с людьми. Интересно, что с ними случилось?
Проснулся я поздно. Что было вполне логично, вернулись мы вчера только к трем ночи, да и перед этим я несколько... эээ... перенапрягся. О чем напоминали ноющие в неожиданных местах мышцы. Надо будет насесть на Васю, чтобы он меня научил управлять «Кузнечиком» в нейтральной обстановке. Но не сегодня. Сегодня у меня был законный выходной, который я могу потратить на то, что мне хочется.
На завтрак я опоздал, так что пришлось
