Алексеевскую слободу, что-то с родильницей случилось. Ох, не люблю я эти акушерские штучки! Не лежит у меня к ним душа. Мне бы по старинке, как привык — полостные операции. Тут я в своей стихии. Как говорится, столько не выпить, чтобы не смог. Если я что больше в хирургии не люблю, чем акушерство, так это фигня с сосудами. Смогу, но не хочу. Когда после удаления основной ветви начинается кажущийся бесконечным гемор по мобилизации и выкручиванию мелких ветвей… Как вспомнишь, так и вздрогнешь. Да и нет даже завалящего гепарина, и исследовать систему свертываемости крови можно только во сне. Или в мечтах. Так что заниматься сейчас венами нижних конечностей — просто не хочу. В ближайшие лет десять, или больше, ничего такого в нашей больнице не будет. Разве что кто из последователей решит этим заняться самостоятельно.
Алексеевская слобода — место жительства купчин средней руки. Героев пьес Островского и книг Ивана Шмелева. Встречал нас приказчик — лет пятидесяти, среднего роста, с совершенно обычной внешностью, в полотняной поддевке и сапогах в гармошку. На такого посмотришь — и забудешь сразу. Но не мельтешил, не лебезил. Поздоровался, причем кивком обычным, сказал: «Идите за мной». Следующим этапом оказался хозяин. Внешне — родной брат приказчику, типаж совсем не тот, что в «Славянском базаре», куражась, мажут официантов горчицей. Он, может, в ресторане ни разу в жизни и не был.
Впрочем, и от этого мы ничего не узнали. Махнул рукой, что у баб что-то там случилось. И нас повела на женскую половину дама, лица которой мы не видели, только сгорбленную спину. И лишь парой проходных комнат спустя мы узнали, зачем мы здесь.
— Грудница у невестки, — коротко сообщила ожидавшая нас пожилая женщина в темно-зеленом платье с неимоверно широкой юбкой и накинутой сверху цветастой шалью. — Криком кричит, охрипла уж совсем.
Родильница и не кричала уже — только стонала. Запах гноя крепко укоренился в воздухе. Чует мое сердце, сейчас вернемся на станцию, с больной.
Я протер руки спиртом, и послал фельдшера ставить термометр и измерять давление.
— Окна откройте, пожалуйста, — попросил я. — И показывайте, что тут у вас.
Да уж… Сама родильница соответствовала купеческим стандартам красоты на все сто. Самых худощавых из них потом выразительно изображал художник Кустодиев. Грудь у нее тоже была соответствующих размеров — натуральный доильный аппарат. После родов, вполне естественно, увеличилась. А так как воспалилась, то масштабы были совсем уж гигантские. Тут сцеживать даже пытаться не стоит — под это дело надо человека три с очень крепкими руками. Это по нижней планке. Так что застой, закупорка протоков, воспаление, сначала простое, потом гнойное. Это еще повезло, что только одна железа, левая, правая в более-менее пристойном состоянии.
— Тридцать девять и две, — доложил Пеккала данные термометрии.
— А что думать? Грузим на носилки, в больницу поедем. Операцию делать надо.
— Куда? — спросила хозяйка.
Судя по скудности эмоций, вряд ли невестка была ее любимицей. Или устала уже.
— К нам, на Большую Молчановку. Можете привезти ей вещи потом, переодеться. И желательно кого-нибудь, чтобы сцеживаться помогал, тоже пусть приходит. С сильными руками.
— А как же Сонечка? Дитятко мое? — наконец-то подала голос больная. Даже стонать перестала. — Я без нее никуда! Дома останусь!
— Помрешь, дура! — заткнула излияния чувств свекровь. — Кормилицу найдем.
Молодец, хорошо у нее получилось. Уважаю настоящего мастера. Хотя в таком состоянии… Я бы пока ставок на благоприятный исход не делал. Гнойное воспаление, интоксикация, сепсис… И антибиотиков у нас все еще нет. Дела с плесенями идут ни шатко, ни валко, продуктивного варианта мы так пока и не нашли. Зато завели на заднем дворе «звероферму». Заражать кроликов разной бякой и пробовать, пробовать до морковного заговенья разные штаммы. По фэншую полагается потом тестировать на обезьянках, но где мы их тут возьмем?
— Давление?
— Сто на пятьдесят.
— Давай носилки, поехали.
* * *
Еще и оперировать пришлось в одну пару рук — первая бригада умчалась на вызов, а Моровского нет — осваивает новую подстанцию. Поколебавшись, позвал за операционную сестру Вику — она уже вполне неплохо справлялась, но опыт надо и дальше нарабатывать. Тут набор инструментов минимальный понадобится, в крайнем случае и пальцем покажу, что надо.
— Выживет? — коротко поинтересовалась Талль, когда мы усыпили родильницу.
— Прогноз не очень благоприятный, — вздохнул я. — Гнойное воспаление. Видишь, дамочка в теле — тоже не совсем хорошо, болезни есть куда ползти. Хотя молодая, организм сильный… Может, и выкарабкается.
Сделал разрезы, поставил дренажи. Вытекло, конечно, немало. Стрептоциду не пожалел, что называется с «горкой». А дальше посмотрим.
— Значит, тебе нравятся крупные женщины? — Вика лукаво взглянула на меня из-под маски.
Я тоже посмотрел на девушку, на ее фигуру. Мне кажется, или Талль слегка так раздалась… вширь? Особенно в районе бедер и чуть повыше. Нет, талия еще есть… Тут меня прошиб пот.
— У тебя… случаем нет задержки?
Конечно, в постели я был максимально аккуратен. Но после любовных игр никогда нельзя быть на все сто процентов быть уверенным в итоговом результате. Бывает, что этот итог может сильно удивить.
— Что это вы, доктор, мокрый весь? — засмеялась Вика. — Вам промокнуть пот?
— Промокни, — покивал я. — Так что там насчет моего вопроса?
— Задержек нет, есть любовь к сайкам и ватрушкам, что делает наша повариха, — Талль вздохнула, промокнула мне марлей лоб. — Но ты тоже не расслабляйся
Вот уж чего я делать точно не буду — так это расслабляться. И так ходишь постоянно по дощечке — слева водоем с акулами, справа — с крокодилами. И пираньи то и дело выпрыгивают из воды и пытаются в тебе вцепиться.
Больную отвезли в палату, маленькую гнойную операционную начали обрабатывать после процедуры, а я снова пошел в кабинет — почту разбирать. Может, там еще и от графа Толстого письмо лежит? Но увы, послание было от неизвестного мне господина Карамышева. Написано было на восьми листах убористым, хоть и вполне разборчивым почерком. Это была песня. Можно издать для студентов как пример жалоб ипохондрика.
«Уважаемый главный врач! Господин Баталов! На вас одна надежда, потому что в газетах пишут, что вы самый лучший специалист. Позвольте изложить свои жалобы. Пишу к Вам на первый раз кратко, ибо как-то совсем неслыханно болен. Мало того, что целую
