― и быстро завязал себя глаза этой импровизированной повязкой.
Трое фальшивых рабочих смотрели на него во все глаза ― и не решались ничего предпринимать.
― Господин директор, прошу вас, дайте ваш меч,― вдруг попросил Кимитакэ.
― Зачем он тебе?
― Мне он ни к чему, а вот моему приятелю ― очень сейчас пригодится.
Адмирал не стал ничего больше спрашивать. Он просто протянул меч рукоятью вперёд. Кимитакэ взялся за перевязь, размахнулся, как если бы кидал ядро, ― и швырнул меч в сторону лужайки. Сталь рукояти блеснула в воздухе и звонко запрыгала на траве.
Юкио уловил этот звук и сразу догадался, что к чему. На мгновение он замер, прислушиваясь. А потом с кошачьей ловкостью укатился в сторону и схватил клинок. Ещё мгновение ― и ножны летят прочь, а солнечный отблеск с наслаждением ползёт по безукоризненной стали клинка.
Мальчик держал меч безукоризненно, двумя руками, выставив вперёд ногу и чуть наклонив голову. Казалось, что это не живой человек, а иллюстрация из учебника фехтования. С первого взгляда было ясно, что он умеет обращаться с таким оружием ― причём обучался не на школьных уроках кэндо, где производят в основном шум, а всерьёз, у настоящих фехтовальщиков, которым приходилось и убивать.
Такое редко увидишь, даже среди боевых офицеров. В эпоху Сэнгоку самураи, воспитанные буддизмом и закалённые бусидо, старательно постигали боевые искусства, но почти не имели шанса погибнуть в бою ― а вот в нашу всё сделалось наоборот: боевые искусства забыты и деградировали, а немаленький шанс погибнуть в бою есть у каждого, даже если он не попал под призыв.
Юкио едва заметно повёл клинком, так, что по нему снова побежал солнечный зайчик. И Кимитакэ внезапно разгадал его замысел.
Повязка на глазах закрывала обзор не до конца. Так что можно было скосить глаза и смотреть себе под ноги. Или смотреть на отражение в мече ― и видеть в нём пусть смутные, но очертания противников.
А вот значки на одеждах и воздушном змее в этом отражении не различимы ― а значит, не могут и влиять…
Мысль не успела дойти до конца. Юкио побежал ― не слишком быстро, но достаточно, чтобы удар с разгона был по-настоящему страшен.
Когда расстояние сократилось вдвое, фальшивые рабочие догадались, что он их видит. Едва ли они смекнули, как именно он это делает. Но решение приняли естественное ― и побежали прочь, к воротам. Они бросили и воздушного змей, и инструменты. Ботинки Юкио пересекли светлое пятно змея, оставляя следы и ломая внутренние планки, ― но трое уже вылетели за ворота, прыгнули в машину и дали по газам, оставив после себя только вонючее облако.
Юкио остановился у ворот, снова сверившись с отражением в мече ― а потом развернулся и двинулся обратно. Теперь он не смотрел на отражение, а только постукивал кончиком меча по траве, словно слепой с белой тростью.
Добравшись до поверженого воздушного змея, Юкио упёрся в него мечом, поднял к солнцу невидящую голову и крикнул в пространство:
― Кто в сознании ― дайте бензин! Я собираюсь поджечь эту гадость!
Сперва была тишина. А потом Кимитакэ услышал, как адмирал у него за спиной произнёс что-то очень энергичное, из числа особых военно-морских выражений.
21. Коробочка унижает
Утро началось с того, что Ёко забарабанила в дверь и перебудила весь дом. Кимитакэ открыл глаза, огляделся ― и обнаружил, что Юкио опять спит рядом с ними.
Кимитакэ всегда чувствовал себя неловко в эти утренние часы ― когда рядом сопит брат или вот теперь ещё и одноклассник. Почему-то чувствуешь, что все, кто спали вповалку на одном полу в одной комнате ― это одно тело. И очень жутко становится, когда одна из частей тела начинается действовать без твоего участия ― как если бы твоя рука вдруг ожила и начала поступать по своей воле.
Но вот пришло время завтрака и неприятное чувство пропало.
― Когда умерла дочь, я думала, что никогда не найду утишения,― заметила мама,― А теперь у меня всё равно, что трое детей. И всё благодаря тебе, Кимитакэ.
― Это устроил, скорее, Юкио,― заметил Кимитакэ.
Юкио пил чай и делал вид, что ничего не услышал.
Отец быстро и молча съел свою порцию и потопал в сад, где было его убежище. Мать ушла распоряжаться по хозяйству.
И только теперь, оставшись наедине, участники “Стальной Хризантемы” могли обсудить свои дела.
― Я всё-таки не видела того, что случилось вчера,― сказала Ёко,― Кимитакэ, расскажи, что ты чувствуешь по поводу того, что случилось. Мне интересны именно твои ощущения, потому что я тоже хочу чувствовать правильно.
― Это странно,― сказал Кимитакэ,― Но сейчас, благодаря вам, я удивительным образом счастлив. В какую авантюры вы бы меня не втянули ― наконец-то что-то от меня в этом мире зависит. Даже моей каллиграфии нашлось место.
― Ты можешь не беспокоиться,― заверил Юкио,― силы зла и прочие вредители сделают всё, чтобы твоим умениям “находилось место” и дальше. Вчерашняя попытка устроить атаку на Гакусуин была просто великолепна. Теперь даже в парламенте убедились, что вредители существуют.
― Кстати, а что это у вас за кладовочка под лестницей?― спросила вдруг Ёко.― Оба раза, когда я к тебе приходила, она заперта и запор был покрыт пылью.
― Это всякий бабушкин антиквариат: старые кимоно,
